Я останавливаю время

— О! Расскажите, как там дела… Лондон — моя колыбель… Я родился в этом удивительном городе. Он так дорог мне…

— Горит Лондон! Много жертв. Разрушают его фашисты безжалостно. Весь район вокруг собора Святого Павла превращен в Помпею.

— Помоги им бог! Скажите, а как у вас в России?

— Было страшно! Тяжко! Но теперь погнали фашистов обратно в Германию и надеемся — без остановки до самого Берлина!

— Бывал я у вас в Петербурге, Москве, Киеве! Интересно, помнят ли меня там? И знают ли теперь?

— Вы у нас очень популярны, а после фильма «Сто мужчин и одна девушка» о вас заговорила вся страна. Теперь вас знают в любом самом отдаленном уголке Советского Союза.

Весь разговор проходил на русском языке.

На прощание Стоковский подарил нам программу концерта со своим автографом.

Каждый день Нью-Йорк открывал нам двери своих музеев, театров, кино. В музее Нового искусства на Пятьдесят третьей улице мы познакомились с полотнами и скульптурами лучших представителей современного искусства. Мы долго ходили по залам, спорили, недоумевали, удивлялись, утверждали, отрицали. Чуть не поссорились, споря о Кандинском. У полотен Матисса и Пикассо был апогей. У Ренуара и Моне — успокоились. У Родена — общее согласие и восторг. Здесь спорить было не о чем.

Возвращаясь в гостиницу, мы зашли в консульство:

— Какие новости?

— Вот молодцы, что зашли. Как это вы догадались? Вас-то мне и нужно!

У консула в приемной сидела пожилая пара.

— Знакомьтесь!

Из кресла тяжело поднялся седой, подстриженный бобриком старик с красным лицом.

— Давид Бурлюк! Боюсь, молодые люди, вы меня не знаете… Моя жена! Прошу знакомиться!

— Тот самый Бурлюк! Который… — нескромно вырвалось у кого-то из нас.

— Да! Да! Тот самый, который друг Володи Маяковского. Так вы хотели сказать? Извините, я перебил вас… Вы знали кто-нибудь Володю? — обратился он почему-то к Коле Лыткину.

— О нет! Это не то слово! Я только два раза виделся с ним, говорил… Я люблю Маяковского. Очень люблю! Я знаю его стихи наизусть, наверное, все, что он успел написать…

— Ну, Коля, сел на конька! Смотри, как разволновал старика, — прошептал Вася.

По красным щекам Бурлюка текли слезы.

… В сто сорок солнц закат пылал,
В июль катилось лето,
Жара была,
Жара плыла,
На даче было это…

Коля остановился.

Наступила тишина. Супруги Бурлюки сидели взволнованные.

— А помните «Флейту-позвоночник»? — спросил Бурлюк и вновь поднялся с кресла:

…Версты улиц взмахами шагов мну…

Бурлюк остановился, замолчал, вспоминая забытую строку, но Коля подхватил и продолжил:

…Куда уйду я, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
Выдумалась ты, проклятая?..

— Да, да! Правильно! Вы знаете, он был у меня здесь в гостях. Мы гуляли по Нью-Йорку…

Бурлюк задумался.

— Сейчас я работаю над большим портретом Володи, скоро закончу. Хочу подарить его вам, советским людям…

…Наше знакомство с городом продолжалось. Снимать нам не разрешал наш посол в Вашингтоне Литвинов, ссылаясь на указания нашего «главного товарища» — аргумент, конечно, сильный:

— Тогда придется пустить кинохроникеров союзных армий на наш фронт!

— А почему бы не пустить? О подвиге советских людей знал бы весь мир! — задал неожиданный для Максима Максимовича вопрос Николай Лыткин.

— Это неплохая лазейка для шпионов! Таков был ответ на наш запрос по поводу вас, друзья!

— А нам здесь предоставили полную свободу действий. А в Англии в Лондоне даже предоставляли военный самолет для полета в Африку на съемку военных действий против Роммеля.

— Наивный вы народ, друзья-кинооператоры! Разве от меня или от Майского это зависит?

Он весело рассмеялся.

— Первый раз, наверное, в Америке? Вот и пользуйтесь случаем — знакомьтесь со страной, поезжайте в Голливуд, познакомьтесь с киноискусством, с кинозвездами Америки. Ваше прямое начальство, Иван Григорьевич Большаков, дал команду на это интересное для вас мероприятие. Я думаю, это будет полезно не только для вас, но и для тех, кому вы об этом расскажете. А пока — знакомьтесь с Нью-Йорком.

Для нас эта встреча была поворотным моментом. Теперь мы уже перестали надеяться на исполнение первоначальной цели нашей опасной командировки: снимать в Англии и Америке фильм о конвоях, о доставке вооружения к нам на фронт. А в результате полный запрет…

— Ну что ж! Будем действовать так, как сказал Максим Максимович Литвинов, он посол, ему и карты в руки!

— Съемок нет! Продолжайте знакомство!

Как-то раз я спросил таксера, есть ли в Нью-Йорке нищие.

— Нет! Это запрещено! Но каждый может делать свой бизнес. Продавать спички, чуингам, шпильки-заколки… Покупают их только для того, чтобы помочь. Так сказать, нищета, узаконенная делом. Вы не можете просить милостыню, но можете научить этому собаку — это тоже бизнес. Это можно.

Проезжая мимо дешевого кинотеатра, он на секунду задержался. В дверях стояли люди, одетые в костюмы героев ужасов — Франкенштейн и доктор Джекил.

— Бизнес, но не нищенство…