Я останавливаю время

— Друзья! Завтра в вашу честь я устраиваю большой прием! — сказал наш консул в Лос-Анджелесе М. Я. Мукасей. — Кого, вы думаете, я пригласил на эту встречу? Я пригласил Чаплина! И он принял приглашение. «Военные кинооператоры прямо с фронта? Это превосходно!» — сказал он мне. Ну как? Не ожидали?

Да, конечно, мы никак не ожидали. Чаплин вел довольно затворническую жизнь и последнее время старался меньше встречаться с коллегами.

И вот, наконец, наступил волнующий момент. Мы стояли в начале большого зала и принимали гостей. Знакомые уже по встречам на киностудиях актеры, режиссеры, продюсеры и совсем незнакомые люди. Всем мы крепко, по-русски, жмем руки, улыбаемся и говорим добрые слова приветствия. Но Чаплина все нет и нет!

— Неужели не придет?

— Не может быть! Обещал — значит, придет! — успокаивает консул.

Вдруг в переполненный зал быстро вошел небольшой, скромно одетый человек с белоснежной седой головой и молодым лицом. Широко улыбаясь, он шел нам навстречу. Ни с кем не здороваясь, ни на кого не обращая внимания, он протянул нам руки, и мы познакомились. Мне показалось, что мы всегда были с ним знакомы. Он с добрым любопытством заглядывал нам в глаза. Когда крепкие рукопожатия были позади, он с акцентом шутливо произнес по-русски:

— «Гайда, тройка, снег пушистый!..» «Твои губы шепчут о любви!» На этом мой русский истощился, перехожу на английский! Не правда ли, это смешно!.. — Он весело рассмеялся.

Все вокруг смеялись. Было весело и просто.

Чарли Чаплин стоял перед нами совсем другой — не такой, каким мы привыкли его видеть на экране. И в то же время не узнать его было невозможно. Только его большие глаза с синими искорками могли быть одновременно и веселыми и грустными…

— Мы, ваши друзья, знаем и любим вас лет двадцать, а вы даже не подозреваете, сколько у вас друзей в Советском Союзе…

— Разве я популярен в России? Мои фильмы так редко у вас показывают!

— Что вы! Каждый наш мальчишка — ваш друг… Вас знают в каждом уголке страны! — Я засмеялся. Трудно вот так просто объяснить человеку, что он такое для каждого, что он такое для тебя… Потом я рассказал. Рассказал, как я познакомился с ним впервые, когда в двадцатых годах весь Саратов вдруг оклеился странными и притягательными афишами. На них не было загадочных названий «фильмы», не было блистательных заманчивых имен, да и вообще не было никакого текста. С белого полотна смотрели черные глаза под черным котелком, черные усики, трость с загнутым концом и стоптанные башмаки.

Афиши были всюду, висели долго и стали просто неотъемлемой частью города. Потом появились другие — с тем же рисунком и с лаконичным звучным именем — Чарли Чаплин. Имя врезалось в память, как удачная рифма, интриговало и жгло любопытством.

Потом пришла большая дружба. Он был ни на кого не похожий, свой, близкий и знакомый. Это была хорошая дружба с любимым героем, над которой даже не очень задумывался и, может быть, даже недостаточно ценил.

— А вы видели «Великого диктатора»? Похож?

— Мы видели фильм раньше в Лондоне — под бомбежкой…

— Знаете, в сорок первом году меня хотели судить за фильм — за подстрекательство к войне… Это было седьмого декабря. Не правда ли, смешно?

Седьмого декабря 1941 года был день, когда японцы напали на Пирл-Харбор.

Тогда, в сорок третьем, мы многого не знали о Чаплине. Не знали и того, что менее года тому назад, 22 июля 1942 года, он произнес речь на митинге в Мэдисон-Сквер Гарден, которая транслировалась по ради. Я прочел эту речь немного позже — в его автобиографии. Тогда Чаплин сказал:

«На полях сражений в России решается вопрос жизни и смерти демократии, судьба союзнических наций — в руках коммунистов. Если Россия потерпит поражение, Азиатский континент, самый обширный и богатый в мире, подпадет под власть фашистов… Останется ли у нас тогда хоть какая-нибудь надежда одержать победу над Гитлером?.. Если Россия будет побеждена, мы окажемся в безвыходном положении.

… Россия сражается у последней черты, но она самый надежный оплот союзников. Мы защищали Ливию и потеряли ее. Защищали Крит и потеряли его. Мы защищали Филиппины и потеряли их. Но мы не можем рисковать потерей России — последней линией защиты демократии. Наш мир, наша жизнь, наша цивилизация распадается у нас на глазах, мы должны поставить на карту все, чтобы спасти их. Если русские потеряют Кавказ, это будет огромным бедствием для дела союзников. Тогда «пацифисты» выползут из своих нор. Они потребуют заключения мира с непобедимым Гитлером. Они заявят: зачем жертвовать жизнью американцев, когда мы можем заключить соглашение с Гитлером?