Я оставлю свет включенным

Вначале ему показалось, что это птица. Огромная, похожая на фантастическую Рух из сказки, которую они читали в прошлом месяце. Золотая голова, переливающиеся изумрудно-рубиновые перья и трогательные нежно-розовые лапки. Птица напевала дивный мотив, показавшийся Мите смутно знакомым, и плескалась под водой из летнего душа, установленного зачем-то посреди огорода. Ничего красивее Митя в жизни своей не видел. Он замер, стараясь не дышать, чтобы не спугнуть видение.

– Николь, ну хватит там плескаться, простудишься еще! Тебе завтра в школу, давай уже заходи, – раздался из глубины дома зычный голос Светланы Фоминичны.

Митя потряс головой, вырываясь из плена сладких грез. Птица оказалась девочкой с необычным именем Николь. Надо же, а ведь девчонки всегда казались ему ужасно некрасивыми. Но эта… Может быть, она дальняя родственница богини Афродиты? Ведь девочку по имени Николь наверняка нельзя считать обычной девочкой.

Митя кубарем скатился с дерева и бросился через розовые арки к месту чаепития. Свободных стульев, как обычно, уже не было, но люди размещались на пестрых подушках прямо на теплой земле – погода еще позволяла. Несмотря на поздний час, гости не спешили расходиться, а, наоборот, все прибывали и прибывали. Маша и Катя только и успевали подносить свежие кексы, а Таша – заваривать новый чай из листьев смородины, чабреца и мяты.

– Эй, ты где? – завопил Митя, взглядом ища Ташу. Она попросила не называть ее на людях по имени, а как обращаться к тетке по-другому, Митя не знал, поэтому обходился коротким «эй».

– Что случилось? – не отрываясь от своего занятия, спросила Таша. Она никогда не реагировала мгновенно на детские вопли, будучи уверенной, что здесь с детьми ничего не случится. А спокойствие перед лицом любых жизненных ситуаций – это лучшее, чему она может их научить.

– Ничего. Просто я передумал! Я пойду завтра в школу, – отдышавшись, сообщил Митя.

– Вот и хорошо, может быть, там не все так плохо, как ты думаешь, – кивнула Таша. – Еще чаю, Григорий Антонович? – обратилась она к старику, доставшему из кармана мятый листок и очки, одна дужка которых была перемотана лейкопластырем. Несмотря на то что Григорий Антонович считал себя человеком современным, шагающим в ногу со временем, со старыми очками он категорически отказывался расставаться, несмотря на все уговоры Таши.

– А я бы ни за что не пошел на твоем месте, юноша, скукотища. Да и чему может научить эта неинтересная Татьяна Николаевна? Она же проста, как дерево. Это видно невооруженным взглядом, – покачал головой Антоныч, водружая очки на нос.

– Ой, молчи, дурак старый, научишь еще ребенка, – шикнула на него Клавдия Семеновна, беря с блюда уже четвертый кекс. И хотя главврач «Особняка» на прошлой неделе сделал ей личное внушение по поводу лишнего веса, отказаться от Ташиной выпечки было выше ее сил. Сколько там той жизни?

– Школа – это не цирк, она учит дисциплине! – припечатала она своего давнего оппонента.

– Школа – это не армия, она должна учить думать, – возразил Григорий Антонович. – Я вот тоже прогуливал, и ничего, человеком стал.

– Ой, я тебя прошу, – снова фыркнула Клава, проработавшая с Григорием Антоновичем бок о бок сорок лет, – ветеринаром ты стал, а потом и вовсе все ушами прохлопал. Не прогуливал бы, авось и не был бы таким дураком.

– Прохлопал или нет, не мне судить. И стал я в конце концов поэтом! – возразил старик. – А все потому, что во мне не убили любовь к поэзии!

– Любовь к искусству неубиваема, – возразил Григорию Антоновичу Степан Петрович, из новеньких, который, выйдя на пенсию, оставил детям квартиру в городе и переехал с женой на дачу.

– Вам бы, мужчинам, только малевать да стихи сочинять! А нам детей растить да за домом смотреть, – назидательно возразила Клавдия и обратилась к Таше: – Правильно я говорю? Что ты такое кладешь в эти свои кексы? Невозможно же остановиться. – Клавдия Семеновна доела последний кусочек, запивая его душистым чаем, и свернула разговор на интересующую ее тему: – Все-таки зря новенькая не захотела прийти.

– У вас новенькая? – живо поинтересовалась Тамара Сергеевна, жена Степана Петровича, все еще немного грустившая по бурной жизни в городе и страдающая от недостатка новой информации.

– Ага, – с готовностью кивнула Клавдия, глаза зажглись, все внимание было приковано к ней, как к единственной счастливой обладательнице новой информации. – Такая фифа, куда там! Выставила меня из комнаты, представляете? Актрисуля престарелая!

– Как это выставила? – удивился Григорий Антонович, откладывая в сторону листок со своей поэзией.

– Ну вот так: «Попрошу вас удалиться», – довольно похоже передразнила Клавдия Анну Ивановну.

– Может быть, она действительно актриса? Тогда нужно преподнести ей букет! – предложил Генрих Карлович, явившийся на чаепитие, как всегда, в военном мундире. Он выглядел инородным элементом в толпе сельских жителей, но его это, казалось, совсем не смущало, равно как и всех присутствующих, привыкших к причудам доброго старика.