«Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР»

Когда-то я всерьез собиралась заняться наукой. Даже в аспирантуру поступила. Но не получилось. Секретарю парткома института на науку времени не остается. Партийную работу я бросить на могла. 42-й год, война. В парткоме я тогда была нужнее. Да и сделать для института могла гораздо больше. Опыт партийной работы у меня был солидный, а в науке я делала первые шаги. Потом вообще ушла в райком. Так было нужно. С наукой простилась окончательно.

Прозвище «ткачиха», которое мне прилепили для того, чтобы меня уязвить, совершенно меня не ранит. Да, я начала свою карьеру у станка. В пятнадцать лет к нему встала. До сих пор с огромным удовольствием посещаю ткацкие фабрики. Станки уже давно не те, любопытно следить, как развивается производство. Я выросла из ткачихи в министра культуры. Выросла! Много работала, накопила огромный опыт, закончила два института[155]

, а не просто пересела от станка в министерское кресло. Сама, сама, все сама. Никто меня за уши в министры не тянул. Я горжусь своим прошлым и звание ткачихи ношу с гордостью. Никита Сергеевич однажды рявкнул на меня: «Что ты понимаешь, ткачиха!» Мы поспорили по поводу Албании. Никита Сергеевич придерживался жесткой позиции в международных делах. «Что Ходжа[156] себе позволяет? Да его Албания меньше Московской области! В порошок сотру!» А я считала, что надо действовать осторожнее, дипломатичнее. Хоть и мала Албания, а все же лучше иметь ее в друзьях. Вот и возник спор. Я ответила: «Никита Сергеевич, ткачихи разбираются в дипломатии не хуже слесарей!»[157]

Больше он меня «ткачихой» не называл.

Иногда жалею, что не пошла в науку. По-хорошему завидую ученым. Их работа налицо – открытия, изобретения, научные труды. А у меня – одна суета. Работы невпроворот, а оглянешься, и вроде бы и не делала ничего. Все восхищаются Большим театром. Водят туда иностранные делегации. А всякий раз деньги на нужды главного театра страны приходится выбивать. Не просить, а выбивать. Культура нравится всем, и всем она нужна, но денег на нее давать никто не хочет. Я, как бывший авиатор[158], интересуюсь авиационными делами. Знаю, что Дементьеву[159]

всегда дают столько, сколько ему нужно. И дополнительно попросит – дадут. Нужды авиации – святое дело. Не собираюсь умалять значения авиационной промышленности. Но культура тоже имеет большое значение. Вспомнить хотя бы, сколько сделали для укрепления боевого духа во время войны фронтовые бригады и театры! Успехами наших артистов мы гордиться любим, а денег на это дело жалеем. Очень жаль времени, которое уходит на бестолковую суету, на уговоры и просьбы, без которых можно обойтись. За границей слышу: «Мы завидуем советским артистам, которые ни в чем не знают нужды». Так и хочется спросить – а знаете ли вы, благодаря кому они не знают нужды? Благодаря работе нашего министерства. Конечно же, не говорю так. Это было бы нескромно. Но так и подмывает сказать.

8 февраля 1973 года

Все восхищаются «принципиальностью» и «строгостью» Лапина[160]

. Людвиковский[161] напился, поскандалил, попал в милицию, Лапину прислали протокол. Лапин не только уволил Людвиковского, но и разогнал его оркестр! Не вижу в этом никакой «принципиальности». Сказала бы, что это просто глупость, если бы не знала больше других. Лапин давно искал повод, и вот, наконец, повод подвернулся. Причина не в том, что Людвиковский поскандалил в пьяном виде. Причина в том, что он позволял себе говорить, будучи трезвым. Молчание – золото. Людвиковскому не стоило критиковать действия Лапина, которому Суслов лично поручил навести порядок на радио и телевидении.

Если бы у меня была бы такая возможность, то забрала бы Людвиковского вместе с его оркестром к себе. Формально могу это сделать, а на деле нет. Жаль терять такой хороший коллектив. Людвиковского тоже жаль. Он человек хороший, только язык за зубами держать не умеет.

10 февраля 1973 года