«Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР»

После заседания заперлась в кабинете. Надо было успокоиться. Очень уж разволновалась. Я всегда волнуюсь, когда вспоминаю сорок второй год. Наверное, он был самым тяжелым в моей жизни. И самым радостным одновременно, потому что в том году у меня родилась дочка. Вот так все в жизни намешано, плохое и хорошее. Но тяжело мне было, очень тяжело. Если бы не мама, то не знаю, как бы я справилась. Мама не только заботилась о Светочке, но и меня поддерживала. У меня было такое чувство, будто вся моя жизнь рухнула, а мама говорила, что я дура и что я должна жить ради дочери. Я действительно тогда вела себя глупо. Сначала связалась с недостойным человеком, а потом решила, что мне без него жизнь не мила. Сейчас смешно вспомнить. Или, может, не смешно, но и не больно. А тогда душа болела невыносимо. Не могла вот так сразу взять и вычеркнуть Петра из своей жизни. Он меня вычеркнул, а я его не могла. Война, работы невпроворот, напряжение всех сил, Светочка болеет часто, жизнь и без того тяжелая, а у меня вдобавок душевный разлад. Но работа от этого не страдала. Закушу губу и вперед. Скажу больше – работа помогает пережить горе. Работа отвлекает от тяжелых дум. Когда сделаешь дело – радуешься, это тоже хорошо. Работа уверенности придает. Если уж я это смогла сделать, то и со всем остальным справлюсь.

Я с трехмесячной дочкой на руках могла бы и не возвращаться в Москву из Куйбышева в августе 42-го. Имела полное право отказаться. И никто бы меня, мать-одиночку с младенцем на руках, не осудил бы. Обстановка на фронтах была сложная. Немцы в 200 километрах от Москвы стояли. Но мне сказали: «партия требует», и я вернулась. Не могла иначе. И комнатка у меня была аховая – из всех щелей дуло. И продовольствие по карточкам. Но я работала с полной отдачей. Иначе не могла.

Тридцать лет прошло с тех пор. Люди сильно изменились. Стали изнеженными, избалованными. Каждый сам за себя, мало кто думает о коллективных интересах. Индивидуалисты и эгоисты повсюду. Не могу понять, почему так получилось? Когда все это началось? Молодое поколение совсем не похоже на нас. Странно. Жизнь стала лучше, а люди хуже. Или мне это кажется от возраста? Потихоньку превращаюсь в ворчливую старуху? Не хочу! Не хочу стареть! Сопротивляюсь этому как могу. Ненавижу, когда Николай называет меня «бабушкой». Иметь внучку еще не означает быть бабушкой. Николай находит странное удовольствие в том, чтобы напоминать мне о возрасте. Понимает, что это мне неприятно, но все равно делает. Мужчинам не понять, что значит возраст для женщины. Мужчинам проще. Им возраст придает солидности. А я чуть с ума не сошла, когда мне стукнуло 60 лет. Было такое чувство, будто жизнь закончилась. 60! Когда-то и не верила, что доживу до такого возраста. Несколько дней хандрила. А потом посмотрела на себя в зеркало и рассмеялась. Какие тут 60? Мне же больше 40 не дать. Надо зеркалу верить, а не цифрам в паспорте. Вот так с тех пор и делаю. Верю зеркалу.

29 ноября 1972 года

Новый помощник Брежнева Блатов[151] – приятель Николая. Хотелось бы знать, насколько Николай откровенничает со своими приятелями. Хочется думать, что ему хватает такта для того, чтобы не рассказывать все. Стараюсь изо всех сил производить впечатление любящей и любимой жены. Притворяться умею плохо, но стараюсь. На самом деле мои старания пропадают впустую. Все знают, что дома у меня неладно. Шила в мешке не утаить, к тому же Николай не слишком-то заботится о конспирации. Вот когда у нас с ним все только начиналось, конспирация была на высоте. Потому что о ней заботилась я. Кажется, Николай даже гордится своей репутацией лихого покорителя сердец. Мужчинам это льстит. Некоторые даже нарочно распускают о себе «порочащие» слухи. Надеюсь на то, что люди хотя бы не знают, насколько у нас все плохо. Так плохо, что нужно какое-то волшебство, чтобы все исправить. Но волшебства не бывает. Я не ревную Николая. Я давно уже не ревную. Я страдаю. Мне плохо.

6 декабря 1972 года