«Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР»

Похвалила в ЦК «Хануму»[171] и услышала в ответ: «Опять вы своего Товстоногова нахваливаете…» Разозлилась невероятно. Почему Товстоногов «мой»? Почему стоит кого-то похвалить за дело, и его сразу записывают в мои «любимчики». У меня этих «любимчиков» целая дивизия – Товстоногов, Рихтер, Ростропович, Марецкая, Раневская, Плисецкая, Зыкина, Магомаев… Все талантливые люди мои любимчики. А бездарей я не люблю. И если Товстоногов поставил образцовый спектакль, то буду его хвалить повсюду. Спектакль и впрямь образцовый. В нем все доведено до совершенства. От декораций до актерской игры. Смотрела его, затаив дыхание. Ни разу не взглянула на часы – редкость для меня. А мне – «нахваливаете своего». Если человек однажды подписал письмо, которое по уму подписывать не следовало, то за это нельзя его пинать всю жизнь

[172]. А Товстоногова пинают. Не столько за то, что он подписал, сколько за то, с кем за компанию он это подписал. Но тень от одного незначительного проступка не должна ложиться на всю жизнь. Уважаю Товстоногова, с удовольствием смотрю его спектакли и заслуженно его хвалю. Жалею, что он отказался возглавить Малый театр. «Из Большого в Малый, Екатерина Алексеевна? Это будет понижение. Не могу». Шутник. Люблю остроумных людей. Творческий человек просто обязан быть остроумным. Но остроумие остроумию рознь. Одни шутят, другие язвят. «Язвенников» не люблю. Язвить легко, ты попробуй сделай. Про «Хануму» говорят – пустой, безыдейный водевильчик, бульварщина. Владимиров[173]

сказал мне, что он такую пьесу даже в руки бы не взял. Упрекнул меня этими словами за «Мистерию»[174]. Я поняла намек. Товстоногову, дескать, разрешили ставить водевиль с его дополнениями, а нам запретили ставить «улучшенную» революционную пьесу. В том-то и дело, что Товстоногов улучшил старый водевиль, продумал все до мелочей, подошел к делу ответственно и получил прекрасный сатирический спектакль. А в Ленсовете сделали из Маяковского не поймешь что. Как можно сравнивать? Так Владимирову и сказала. Вспомнился к месту спектакль «Послушайте!» в Театре драмы и комедии

[175]. В первоначальной версии это был ужасный спектакль. Создавалось впечатление, будто на Маяковского сознательно организовывались гонения, будто его травила Советская власть. Самоубийство Маяковского представлялось не слабостью, а единственным выходом из безвыходного положения. После первого просмотра у меня осталось гнетущее чувство. Но Любимов[176]

учел критику и доработал спектакль так, что его стало возможным показать зрителям.

Никогда не забуду, как едко критиковал меня в 61-м на съезде Шолохов за плохие спектакли[177]. И не только за это. И не он один. В тот день я особенно остро почувствовала, что все изменилось. Пока я была секретарем ЦК, слышала только комплименты, а не нападки. На цыпочках передо мной ходили. А чуть только ветер подул в другую сторону – набросились. Решили, наверное, что мое положение шаткое. Пнуть посильнее – так и дальше скатится. А я не скатилась. Многих «пересидела», в том числе и самого Никиту Сергеевича. Стыжусь, что смалодушничала тогда, сорвалась. Держалась, держалась изо всех сил, но сорвалась. Хорошо, что обошлось, а то было бы моим врагам еще больше радости[178].

Без даты