«Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР»

Видела во сне маму. Она стояла передо мной в белой рубашке, качала головой и повторяла: «Говорила же я тебе, проклятое это место, не к добру…» «Проклятое место» – это дача в Усове, которую я получила, когда стала секретарем ЦК. Сначала дача маме понравилась – большой удобный дом, простор. Не дача, а целое имение. Но когда она узнала, что эта дача раньше принадлежала сыну Сталина, то сразу же начала уговаривать меня съехать оттуда. «Попроси, чтобы тебе дали другую дачу, а не дадут, так квартира же есть, можно жить там. Здесь проклятое место, от него нам добра не будет». Я смеялась – ну что за глупости? Про Василия ходили разные слухи, но я была в курсе событий и знала, что ничего хуже пьянок у него на даче не происходило. Объясняла маме, но она упрямо твердила свое – откажись. Мама была суеверной. Верила в приметы и заговоры. Когда Светочка болела, что-то шептала над ней – заговаривала болезнь. Я не возражала, тем более что переубедить маму было невозможно. Упрямством я вся в нее. На даче мы, конечно, остались. Никто бы мне не дал другую. Да и выглядело бы все так, будто дача мне не нравится и я хочу получить что-то получше. А получше была только дача самого Никиты Сергеевича. Что бы он обо мне подумал? Но сколько мы там жили, мама все время ворчала – проклятое место, проклятое место. Я просила объяснить, что именно ей здесь не нравится, и слышала в ответ: «Все не нравится». Потом перестала обращать внимание на ее ворчание – спорить с мамой себе дороже. Когда у нас эту дачу отобрали, мама была недовольна только тем, как невежливо нас оттуда вышвырнули. А в остальном радовалась – наконец-то избавились от проклятого места. При маминой жизни мы к этой теме больше не возвращались. Незачем было. А теперь я понимаю, что имела в виду мама. Место для нее было проклятым, потому что по отношению к предыдущему владельцу была допущена огромная несправедливость. Его посадили в тюрьму только за то, что он был сыном Сталина и позволял себе критиковать Никиту Сергеевича. Если Василий был неугоден, можно было бы выпустить его в Китай. Он хотел туда уехать, и его были готовы принять. Никакого ущерба нашему государству это бы не нанесло. А вот арест и осуждение сына Сталина очень серьезно ударило по нашему престижу. Практически в любой капстране в те годы меня спрашивали, почему сын Сталина сидит в тюрьме. Очень трудно было отвечать на этот вопрос. Говорила фразы, которые заучила наизусть и старалась побыстрее увести разговор в сторону. Никита Сергеевич испытывал к Василию очень сильную неприязнь. Не просто как к сыну Сталина или как к человеку, позволяющему себе критиковать Первого секретаря. Нет, там было что-то еще. Какая-то веская причина. Предполагаю, что они могли крупно поссориться еще при жизни Сталина. Сейчас уже не узнать всего – оба умерли. Однажды Никита Сергеевич сказал: «Сталин схитрил – чувствуя, что дни его сочтены, снял Ваську[250]. Он думал, что если Васька будет не на виду, то о нем забудут. А мы не забыли». Сказано это было с такой ненавистью, что у меня мурашки по коже пробежали. Сейчас почему-то стали считать Никиту Сергеевича «добрым», но на самом деле это не так. Добрым можно было назвать Булганина. Тот всегда все смягчал, успокаивал остальных. Если бы не Булганин, то Василия могли бы расстрелять. В 60-м я предлагала изолировать Василия, отправить его куда-нибудь подальше от Москвы. Но Президиум решил, что Василий должен досидеть свой срок[251]. Это было несправедливо. Василий не представлял никакой опасности ни для государства, ни для Никиты Сергеевича. Василию не могли простить того, что он был сыном Сталина. Мне было очень тяжело участвовать в заседании Президиума ЦК, на котором решалась судьба Василия. Я не выношу несправедливости, а с Василием поступили и продолжали поступать несправедливо. Но переубедить Никиту Сергеевича было невозможно. Я давно работала с ним и понимала, когда есть шанс, а когда нет. Никита Сергеевич и сам прекрасно понимал, что допустил несправедливость по отношению к Василию. В какой-то момент совесть взяла верх и заставила его выпустить Василия на волю. Но этот порыв очень скоро прошел. Тем более что ему постоянно нашептывали на ухо гадости о Василии. То, что Василий посетил китайское посольство, по справедливости не могло считаться «антисоветским» поступком. Он же посетил посольство коммунистической державы. «Антисоветским» поступком можно назвать посещение американского или британского посольства. Но не китайского. Китай произвел на меня невероятно сильное впечатление. С удовольствием вспоминаю о своем пребывании там и о моих китайских друзьях. Мне очень жаль, что необдуманная политика Никиты Сергеевича испортила наши отношения с великим восточным соседом. Налаживать отношения тяжело. Это дело многих лет. Испортить же просто. Сначала испортили, а потом не захотели исправить ошибку. Это очень грустно. Коммунизм учит единству. В единстве вся наша сила. Я не раз пыталась пригласить к нам китайских артистов, но всякий раз моя инициатива не встречала одобрения в ЦК. Американский цирк у нас гастролирует, а китайский – нет. Разве это не странно? Пишу эти строки, а в ушах звучит песня «Москва-Пекин»[252]. Русский с китайцем братья навек.