«Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР»

Не видя смысла объяснять Никите Сергеевичу очевидное, я тем не менее не могла промолчать. Смолчишь – значит признаешь свою вину, а я никакой вины за собой не чувствовала. «Я уверена, что со временем китайские женщины начнут одеваться нарядно, – ответила я. – Когда женщина хорошо выглядит, она чувствует себя лучше и лучше работает». Ответ прозвучал дерзковато. Никита Сергеевич нахмурился и сказал: «А вот мне, например, все равно, какой на мне костюм. Моя работа от одежды не зависит». Ответ был неуместным, потому что я говорила о женщинах, а не о мужчинах. Это была далеко не единственная шпилька в мой адрес по поводу того, как я выгляжу. Со временем я научилась пропускать их мимо ушей.

Я долго не могла понять, почему Жуков был снят и почему он был снят таким образом. Отставка скорее напоминала расправу. Поняла, когда меня саму неожиданно сняли с должности секретаря ЦК. Без какой-либо вины и таким же способом, как и Жукова, – за моей спиной. «Времена меняются, а методы остаются прежними», – сказал мне Жуков осенью 60-го. Методы действительно остаются прежними. Никиту Сергеевича сняли точно так же, как он снял Жукова (и меня). Я человек незлопамятный, не склонный радоваться чужой беде. Но в октябре 64-го я подумала о том, что справедливость все же существует. Рано или поздно каждый получает то, что он заслужил.

Мне было очень приятно увидеть Жукова в Кремле на заседании, посвященном 20-летию Победы. Зал встретил его очень тепло – аплодисментами, улыбками. «Жуков! Жуков!», – говорили друг другу люди. Я была в курсе того, что его пригласили, но сомневалась – придет ли? Знаю по себе, как трудно после незаслуженного унижения появляться на людях. Но то получилось не простое появление на заседании, а настоящий триумф. Далеко не всем пришелся по душе этот триумф. Кое-кто сразу же вспомнил Сто дней Бонапарта. Враги Жукова любили обвинять его в «бонапартизме». Сам Жуков отвечал на это обвинение так: «Неверное сравнение, товарищи. Бонапарт, в отличие от меня, войну проиграл». Эта шутка дорого обошлась ему. Ее поспешили выставить как проявление нескромности. Не один, мол, Жуков выиграл войну, а весь советский народ. Злопыхатели цепляются за любое слово. Помню, как была переврана моя шутка относительно того, что хорошим актерам не следует давать отрицательные роли. Переврали, истолковали так, будто я дала указание, и попытались выставить меня дурой. Но не вышло. Умным людям было понятно, что я пошутила. Все роли, и положительные, и отрицательные, надо давать только хорошим актерам.

Очень тяжело воспринимаю смерть. Не могу свыкнуться с тем, что человека, которого я знала, больше нет. Долго привыкаю к этому. Порой соберусь поздравить с днем рождения, а потом вспоминаю, что именинник умер. В последнее время часто думаю о смерти, о том, что ждет нас после нее. Не могу поверить в то, что все закончится. Коммунистке и материалистке подобные мысли не к лицу, но все равно не могу поверить. Или не хочу? Не знаю.

Хотелось бы не думать о плохом, но не получается.

27 июня 1974 года

За чтение «Графа Монте-Кристо» я в юности получила выговор. Комсомолке не годится читать буржуазную литературу. Про графа написано? Издано до революции? Получи выговор! Помню, как я плакала от несправедливости происходящего на комсомольском собрании и пыталась рассказать сюжет, но меня то и дело перебивали. Запомнила то собрание на всю жизнь и сделала выводы. Если я уверена, что человек кругом виноват, то все равно даю ему возможность высказаться. Может, я чего-то не учла? Может, у товарища были свои соображения? Пусть объяснит, а мы послушаем. Обрываю только тогда, когда начинают врать или юлить.