Я (почти) в порядке

Она остановилась на красный свет, Рай повернулся к ней. У него был тот же затравленный, тяжелый взгляд, как тогда, в четверг вечером. Куда-то делся Эмметт из ее кухни, Эмметт, который еще вчера готовил печенье и очаровывал ее мать, щегольской Эмметт в костюме накануне у Лионела на вечеринке, все целующий и целующий ее. Мост проступил, когда они подъехали к реке Огайо. Но было одно «но». Она не могла руководить его действиями. Он, сам того не зная, участвовал в терапевтических беседах. Скоро им расставаться. Если помощи он не хотел, заставить его она не могла. Ей нужно было отдохнуть, чтобы рано утром быть готовой к приему клиентов. У нее была своя жизнь, не менее важная, чем жизнь всех остальных. А Раю нужно было заботиться о себе так же, как заботится о себе она.

– Слушай. Я извинилась. Ты извинился. Вот и все, – когда до моста оставались считаные минуты, сказала Талли.

– Значит, вот и все, – тихо сказал он, передразнивая ее перед отражением в стекле с пассажирской стороны.

Эти последние минуты были мучительны в библейском смысле, будто были тщательно распланированы каким-нибудь жестоким божеством. Напряжение было густое и тяжелое, как будто машину наполнили цементом.

Когда они подъезжали к мосту, Талли боялась, что ее вырвет. Вот бы остановиться, высунуться в окно и очиститься. А что чувствовал он? Раздражение вперемешку с облегчением? Грусть вперемешку со злобой? Люди могут испытывать миллион разных чувств одновременно. Не то чтобы одно чувство вежливо уступало дорогу другому. Чаще они смазывались в кляксы, как мазки краской, смешиваясь и создавая совершенно новые цвета и ощущения.

Машин было мало – тянулось несколько красных хвостовых огней, время от времени вспыхивали и исчезали фары. Ночь опустилась, как крышка на кастрюлю. Мост был освещен, на нем – узкий проход и диагональная металлическая решетка, в основном для эстетики. В четверг Рай легко перелез через эту ограду. Если кто-то твердо вознамерился прыгнуть с моста, ограда окажется проблемой несущественной. Талли, съехав в сторону, остановила машину, заглушила мотор и, как в четверг, вдарила по кнопке аварийки. Все дороги в этом все расширяющемся круговращении вели назад, на мост.

– Вот он, твой мост, – чувствуя тошноту, сказала она. Надеялась, что он отступит и в конце концов, увидев мост, выкинет его из головы. Молилась об этом. Попить бы. В чашкодержателе с водительской стороны была старая бутылка с водой. Она потрескивала в руке, когда Талли глотнула и с трудом проглотила пластиковой на вкус жидкости. Ей нужны были свежая вода, еда и часов десять непрерывного сна.

Рай смотрел прямо перед собой.

– Ладно.

– Да, ладно.

– Спасибо, – посмотрев на нее, сказал он и положил руку на ручку двери, но на себя не потянул.

– Ты хочешь именно этого? Правда, Рай? Этого? Чего ты хочешь, Рай? Чего ты хочешь? – говорила Талли со все нарастающим волнением, и было похоже, что оркестр настраивается, прежде чем взять чертов разноголосый аккорд. Нет уж. Она ни за что не позволит ему выйти из машины.

– Я действительно тебя благодарю. И вот, возьми – это тоже тебе, – сказал он, расстегнув рюкзак и вытащив конверт с деньгами. Он протянул их ей, а когда она не взяла, положил на приборную доску.

– Я же сказала: не возьму я твоих денег, – возразила она.

– Сколько стоит твой сеанс терапии в час? Двести долларов? Семьдесят два часа все вместе по двести долларов в час получится четырнадцать тысяч четыреста долларов. Здесь около десяти тысяч. Остальное пришлю по почте, – сказал он.

Мягкий, тусклый оранжевый свет уличного фонаря – полупрозрачный и непостижимый – лился через его окно, как обещание.

– Рай, ты для меня не клиент, – стараясь по возможности оставаться спокойной, сказала Талли. Она знала, как это важно, когда разговариваешь с человеком, выведенным из душевного равновесия. Она сама была расстроена, но ей было не на кого положиться. Она была одна, совсем одна, и пыталась затворить окна от бушующего ветра собственных сильных чувств во имя общего блага. Опять пыталась.

– Денег я назад не возьму. – Он смотрел на нее мягким взглядом, а не тяжелым, затравленным, который она наблюдала до этого.

– Давай отвезу тебя еще куда-нибудь? Не будем этого делать. Куда тебя отвезти? Ты ведь измотан не меньше моего. У нас нехватка сна и переизбыток всевозможных чувств.

– Я тебя прощаю. И не сержусь. Правда. Спасибо, мисс Талли, – сказал он и потянул ручку на себя.

– Рай, и я на тебя не сержусь. И тоже прощаю. И не собираюсь опускать руки! Нет! – сказала Талли, наконец разрыдавшись, и несколько раз всхлипнула. Звуки у нее вырывались животные, отчаянные.

– Большое спасибо, мисс Талли, – сказал он и вышел из машины, прихватив куртку и рюкзак.