Талли одним махом выбралась из машины и в благоговейном страхе пошла за ним. Мимо проехал грузовик, продребезжав на низких нотах своим фибергласовым кузовом, вокруг стало тихо. Дождь завершил цикл полоскания земли, от реки поднимался металлический запах. Ей казалось: протяни руку – и коснешься черной бархатной темноты. Хотелось откинуть ее, будто занавес, и обнаружить другой мир, где всего этого не происходило.
– Рай. Пожалуйста, не надо. Я не дам тебе этого сделать, – сказала она, повышая голос и продолжая идти к ограде.
Только спокойно.
Она произнесла первый пришедший в голову стих из Библии вслух. «Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру»[76]
. Рай не двигался, слушал. Он обернулся и закрыл глаза на темноту. Может, он улыбался?Рай
Вечность коснулась его плеча, убедив развернуться.
Больше никаких наблюдений.
– Рай, – услышал он голос Талли. – Рай, – сказала она громче.
Он отвернулся от нее, почувствовал, как она схватила его сзади.
– Рай, сядь, пожалуйста, в машину.
Талли и рай
По дороге в Блум они остановились выпить кофе. Талли разрешила Раю приоткрыть окно и курить в машине. Она подняла руку, отказываясь от предложенной им сигареты. Они почти все время молчали. И плакали тайно, вместе, и старались себя не выдать, оба выжатые, как лимон. До Блума было три часа езды, они ехали на юг, и машина Талли плавно катилась по автостраде со скоростью сто двадцать километров в час, пока не пришло время свернуть на наклонный съезд. Рай слышал, как она сделала три звонка. Первый был матери. Второй отцу. Третий Зоре. И все три раза она объяснила, что заедет в больницу рано утром, перед началом приема клиентов.
Когда они стояли на светофоре, она послала сообщение Нико, попросив увидеться в понедельник после работы; он сказал «конечно» и назвал ее
Машина Талли болезненно ныла, когда они ехали в Блум.
Папа Рая, широко распахнув входную дверь, сначала прижал руки к груди, а потом бросился обнимать сына. Сколько времени плакала Талли? А мама Рая в цветастом халате, войдя в кухню, повернула голову, поднесла руку ко рту и расплакалась, увидев их. Талли стояла усталая и разбитая, и свет лампы падал на «Голову Христа» Саллмана на стене.
Рай
Вернувшись домой, Рай пообещал Талли быть с ней на связи. Он пообещал найти психоаналитика, и, если ему никто не понравится, он свяжется с ней и попросит помочь. Перед тем как она уехала из дома его родителей, он проводил ее до машины и спросил, можно ли ее обнять.
– Ты серьезно? – не поверила она и протянула к нему руки. Их обман, их ошибки, их злоба рассеялись, став переливающейся звездной пылью, и вознеслись над ними, пока они держали друг друга в объятиях.
– Как ты поедешь? Ты ведь очень устала.
– Сейчас я держусь на адреналине. Опущу стекла, включу громкую музыку, – сказала она. – Знаешь, после всего случившегося я совершенно откровенно признаюсь, что рада встрече с тобой. То есть жизнь коротка – это ясно, но я хочу ее прожить. Я открылась тебе, ты сделал мне больно, но я ни о чем не жалею.
– Прости, что сделал тебе больно. Сколько бы раз ни говорил «прости», этого недостаточно.
– А ты прости, что я была с тобой не до конца честна.
– Я обманул твое доверие, а ты была так добра ко мне, – сказал он.
– Да. И я тебя прощаю. Прощение так и работает. Ты прощаешь меня?
– Нет ничего легче.
– Вот видишь! – сказала она, устраиваясь в машине. – До свидания, Рай.
– До свидания, Талли.
Он смотрел ей вслед, пока хвостовые огни не расплылись и машина не свернула за угол, скрывшись из вида.