Сделав остановку в кафе, Талли купила тыквенный латте для себя и черный кофе для Эмметта, своего пассажира, и покатила к Лионелу. Торт лежал на полу сзади, в машине пахло октябрьской мечтой. Пока они ехали по влажным, освещенным фонарями улицам, через равные промежутки времени вспыхивал свет, освещая лица обоих. Блеснув золотом, зашло солнце, и Талли нарочно ехала медленно, остерегаясь в осенней темноте ряженых, вышедших на поиски сладостей.
– Дом у брата экстравагантный, – сказала Талли. Она убавила громкость радио, группа
– Ты не кажешься хвастливой.
– Если в какой-то момент сегодня тебе надо будет поговорить или ты почувствуешь тревогу, пожалуйста, обратись ко мне. Что важнее всего, так это твое психическое здоровье, – сказала она.
– И твое. На мне свет клином не сошелся.
– Знаю, но давай все-таки сосредоточимся на тебе.
– Я это ценю, но я в порядке. Сейчас в порядке.
– Уверен? Ведь скопления людей и непривычное окружение могут…
– Талли, я в порядке, – повторил он.
Она въехала в открытые ворота, попав на улицу Лионела, которая была забита машинами, припаркованными по обеим сторонам и на траве. По краю тротуара шли гости в костюмах: два скелета в пышных белых париках, все до одного члены диско-группы
– Я обычно оставляю машину где-то здесь, и можем войти с заднего хода. Там ворота, а я знаю код. И мост… деревянный мостик, – осторожно сказала Талли и взглянула на него. Она старалась проявить максимальную чувствительность на случай, если слово «мост» вызовет триггерное возбуждение.
– В доме твоего брата есть ворота и мост? – переспросил Эмметт.
– Говорю тебе, здесь будет как на вечеринке у Гэтсби[63]
. – Из-за идущих по улице людей и припаркованных автомобилей их машина теперь ползла как черепаха. Дождь прекратился, но по траве и тротуару еще бежали струйки воды, которые, попав в свет фар, мгновенно исчезали в канализации.– Вы с братом всегда были близки?
– Он старше меня на пять лет и, когда мы были детьми, никогда не брал меня с собой. Только если друзья были чем-то заняты, тогда брал. Но мне пришлось пообещать никому не говорить, что он играл с моими Барби. Говорил, что убьет, если скажу, и в то время я на все сто процентов верила, что так и сделает. Он очень сильная личность. Если судить только по моим рассказам, то он часто кажется придурком, но это не так! Просто он… ну сам увидишь, – сказала она. – Брат с отличием окончил колледж и уехал в Нью-Йорк, откуда вернулся, как Скрудж Макдак, плавая в огромной куче золотых монет. Он один из тех, кто всех знает и все умеет. Все его обожают. Мои подруги в разное время влюблялись в него одна за другой, даже Айшу, самую близкую, эта участь не миновала! – Талли рассмеялась. – Наверное, все это могло вызвать у меня чувство ревности. Возможно, так бы оно и было, будь я мужчиной. С ним бывает трудно, но и со мной тоже. Я рада быть его сестрой. Его энергетика состоит из чистого золота. И так было всегда.
– Твоя тоже.
– Ты так считаешь?
– Да. Мне нравится, как ты рассказываешь о брате. Он симпатичный. И яркая личность, – из темноты салона машины сказал Эмметт.
Дом Лионела был окружен лесом, росшим на его территории, и Талли знала потайное место, где можно было оставить машину. Они с Эмметтом смогут перейти через мост, который вел к обширному патио, по бокам которого были две громадные чаши для костра, а посередине – панорамный бассейн с подогревом, создававший иллюзию, будто он выливается в траву. В сезон мост окружали заросли плодовых яблонь и груш, а также целая полоса ярких полевых цветов, привлекавших несметное число колибри и пчел. Это был настоящий аттестованный заповедник природы и диких животных. У них был и садовник, но Талли обожала вместе с Зорой и Ривером повозиться в земле. Весной они сажали рядами подсолнухи, хотя, бывало, до них очень быстро добирались олени: большие солнечные цветы днем появлялись, а к утру исчезали.