Я подарю тебе меч (СИ)

— Оборотень, — сказала, покачав головой, Астрид, когда они вернулись в поселок, и рассказали о происшествии. Вернее, рассказывала Мунда, а Лианна, переодевшись в сухое, пыталась согреться. Но дрожала она не столько от холода. Она будто раздвоилась внутри: сидела с вольным народом на скамье длинного дома и одновременно на четырех лапах бежала к укрытию, где беззвучно звал мать родившийся ночью волчонок. Она затрясла головой, прогоняя видение, и заметила, что Тормунд внимательно ее рассматривает.

— Похоже на то. Но когда нас это пугало?

Астрид откашлялась.

— Ты наш гость, и я не гоню тебя, — сказала она Лианне. — Но оборотню лучше жить с себе подобными.

— В этом она права, — Тормунд почесал бороду. — Тут неподалеку живет знахарка, матушка Гутрун. Добрая старая женщина, и у нее такой же старый волк. Она сможет научить тебя всему, чему вам, оборотням, нужно знать. Завтра я тебя провожу к ней.

Астрид и ее брат выглядели напряженными. Проследив за их взглядами, Лианна поняла, почему. В дверном проеме, перекрывая последний свет заходящего солнца, стояла лютоволчица. В зубах она снова что-то несла, и на этот раз это была не добыча. Подойдя к скамье, на которой спал Джон, она положила рядом с ним новорожденного щенка, точь-в-точь как из сна Лианны: с белой шерстью и уже открытыми красными глазами. Не до конца проснувшись, ребенок потянулся и уткнулся лицом в мягкий мех.

Комментарий к Часть 3. Лютоволчица

Семейное положение Тормунда целиком на моей совести, как и версия рассказа про великана - не сомневаюсь, что у него было 100500 разных вариантов, и он не повторялся)

========== Часть 4. Манс ==========

1.

Спина горела как в огне. Манс потянулся к поводьям и обнаружил, что и правая рука его почти не слушается.

— Кто-нибудь, придержите лошадь, — хрипло попросил он, всовывая ногу в стремя и пытаясь подтянуться. Через мгновение он обнаружил себя валяющимся на земле, а лошадь — в нескольких шагах, и понял, что попытка сесть в седло не удалась.

— Надо сделать носилки, — сказал кто-то.

— Пошел на хрен, — Манс, превозмогая боль, сел почти прямо. Но, когда он снова попытался встать, крепкие руки удержали его на месте.

— Манс, из тебя хлещет сильнее, чем из лося, которого мы забили, — Манс было дернулся, но Эббен, даром, что был малого роста, обладал недюжинной силой. — Не геройствуй. Братья уже пошли за жердями. Сейчас положим тебя на твой плащ и потихоньку дотащим до Сумеречной Башни, там мейстер Маллин тебя заштопает.

Перед глазами уже плыли цветные пятна. Пришлось сдаться. Он снова лег — на бок, оберегая раненую спину.

— Чертов кот. Подрал… как барана…

— Сумеречные коты тоже жрать хотят, а мы у него лося увели, почитай, прямо из пасти. Ты его неплохо отделал, брат, не скоро снова охотиться вылезет.

— Шкуру бы с него снять… стервеца…

В нос лезла колючая травинка. Манс чихнул и отвернул голову, вперяясь взглядом в кружащие между переплетенными ветвями деревьев редкие летние снежинки. Знакомая с детства, успокаивающая картина. Снег за Стеной мог пойти в любой день лета, зимой его наметало выше человеческого роста. И лес был повсюду. Где-то здесь была когда-то родная деревня Манса — несколько хижин из камня и глины с земляным полом и крытыми дерном крышами, овечий загон, колодец и кривоватые грядки. В лесу была жизнь: звери, на которых охотились ради мяса и шкур, янтарь — древесные слезы, упавшие в землю давным-давно, возможно, даже перед Долгой Ночью, которые теперь выкапывали и меняли в замках Ночного Дозора на еду и одежду. Но не на оружие — вольный народ, по мнению ворон, не должен был иметь ни острых стальных мечей, ни кинжалов. За ними самые отчаянные перелезали через Стену: за мечами, стальными наконечниками стрел и копий, заодно прихватывая кухонную утварь, инструменты и хорошеньких женщин, которые вовсе не всегда этому противились. Что бы ни говорили южане-поклонщики, женщины любят героев. И Манс обязательно стал бы одним из них, первым среди всех покорителей Стены, если бы Дозор не разгромил его деревню, когда он был еще ребенком. После одного особенно смелого набега выследившие налетчиков вороны окружили деревню, и ночь скрыла их черные плащи. Дозорные вырезали всех жителей безо всякой жалости, пощадив лишь маленьких детей, которых забрали в свои замки и обрядили в черное. И теперь Манс сам был вороной, и мог подниматься на Стену хоть каждый день, только радости в этом не было. Правда, редко какая вылазка в Застенье обходилась без него — лучшего разведчика Сумеречной Башни. И свою толику счастья он урывал, где только мог. В скачке на быстрой лошади, в сражении с сильным противником, в любви красивой женщины (чтоб Иные побрали его обеты). В музыке, которую его пальцы способны извлекать из струн своей лютни.

Вспомнив о лютне, Манс поскреб по земле, пытаясь нащупать свой инструмент.