Я подарю тебе землю

— Марти, вы мой друг и компаньон, и я перед вами в столь огромном долгу, что не смогу расплатиться до конца жизни. Эудальд моментально нашёл бы для Руфи жильё, если же вы откроете для еврейки двери вашего дома, то можете навлечь на себя серьёзные неприятности.

— Барух, не говорите глупости. Или вы хотите разбить сердце вашей супруги, разлучив ее с младшей дочерью? А в моем доме Ривка сможет навещать ее, когда пожелает.

— Такова цена, которую приходится платить... — пробормотал Барух, но сердце его встрепенулось от радости.

— Повторяю, в моем доме ей будет хорошо, и никакая опасность ей там не грозит. Вы сможете видеться с ней, когда захотите, и никто не посмеет причинить ей вред. Простите мою нескромность, но, пусть я пока еще не получил гражданство Барселоны, но все же уже что-то из себя представляю, сама графиня Альмодис одарила меня своим расположением. Поверьте мне, никакой опасности нет.

Видя, что Барух все ещё колеблется, Марти, сам не зная почему, продолжал настаивать.

— Для меня это большая честь, друг мой. И клянусь спасением моей души, что буду заботиться о ней, как о родной сестре. Поверьте, ей нет необходимости искать приюта в другом месте. Вы сможете видеться с ней, когда захотите, хоть каждый день, и даю вам слово, она не выйдет на улицу в неурочный час и сможет отправлять все положенные обряды у себя в комнате.

— Есть ещё и другая проблема, — напомнил Барух. — Вы — неженатый молодой человек, а кумушкам рты не заткнешь, если моя дочь желает сберечь свою честь — вернее, то, что от неё осталось, то должна находиться под постоянным надзором дуэньи.

— Это тоже не проблема. Уж поверьте, Катерина, моя экономка, не спустит с неё глаз ни днём, ни ночью. Если кто-нибудь попытается распустить о ней грязные сплетни, я приглашу эту особу к себе домой, и она сможет лично убедиться, что ваша Руфь находится под неустанным присмотром дуэньи. А кроме того, — печально добавил Марти, — вы же знаете, что за это время ничего не изменилось: Лайя по-прежнему царит в моем сердце, как в первый день нашего знакомства.

Казалось, из самого сердца старого Баруха хлынули слезы радости и покатились из усталых глаз. Старик поднялся из-за стола, шагнул навстречу Марти и крепко его обнял.

80

Искушение

Предрассветный холод пробрал Олегера до костей — того самого часового, что в свое время помог Альмодис незаметно покинуть дворец, а позднее был сослан за неоднократные нарушения дисциплины в это безрадостное место у городка Монсени. В густом утреннем тумане он не мог разглядеть даже кончика своего носа. До смены караула оставалось еще слишком много времени. Смежив глаза, он, чтобы скоротать время, оставшееся до конца этой пытки, принялся мечтать и строить планы, как вернуться в Барселону. И тут неожиданно заколыхались ближайшие кусты, прервав его размышления. Ветра не было, ни единый листок не дрогнет, ни одна травинка не шелохнется. Вглядевшись более пристально, он заметил, как сквозь ветви в его сторону протянулся длинный шест, на конце висел небольшой мешочек, почти касаясь его ноги. Олегер проворно отскочил, выхватил из колчана стрелу и, натянув тетиву лука, прицелился в сторону чащи.

Его рёв разорвал предрассветный туман.

— Вон отсюда! Не то пришибу, как собаку!

Кусты слегка колыхнулись, и из них послышался прерывистый женский голос:

— Сделайте одолжение. Лучше умереть, чем жить в этом аду.

Перед ним показалась странная фигура, замотанная в грязные тряпки. Лицо Олегера под шлемом и кольчужным капюшоном покрылось смертельной бледностью. Вне всяких сомнений, зловещая женщина, преградившая ему дорогу — это прокаженная из колонии.

— Ступайте обратно в пещеры, если не хотите, чтобы вам переломали рёбра!

— После того, как я заболела, мне уже ничего не страшно, — ответила Эдельмунда. — Прошу вас, выслушайте меня, и я уверена, мы окажемся полезны друг другу.

Стражник с минуту поколебался, после чего немного смягчился.

— Ладно, только держитесь от меня подальше. Так чего вы хотите?

— Откройте узелок на конце шеста.

— Да я к вам даже пальцем не притронусь!

Олегер спустил тетиву и, повесив лук на дерево, выхватил из-за пояса кинжал и перерезал веревку, стягивающую кожаный мешочек на конце шеста. В первых лучах солнца ярко сверкнула золотая монета в половину унции.

Голос Эдельмунды зазвучал снова.

— Вот уже почти два года, как я живу здесь. У меня есть деньги, много денег. В большом мире я бы считалась богатой, но здесь от них нет никакого толку.

— И что же?

— Если вы мне окажете одну маленькую услугу, я вас озолочу.

— Что за услугу?

— Видите ли, пока я не заболела, я еще питала слабую надежду, что человек, который упек меня сюда, поймет свою ошибку и вытащит меня отсюда. Вот почему я так бережно хранила свои деньги. Но теперь, когда меня настигло это проклятие, в мире живых меня держит только месть. Заклинаю вас помочь мне. Если вы поможете мне отомстить, я сделаю вас богатым.

— Насколько богатым, и что именно я должен сделать?