Я, подельник Сталина (СИ)

— Долгопрудненские они, деревня, не длиннопрудненские. Бойцов на целый батальон, может и больше. Было… К моему счастью, по бизнесу не пресекались. Они же в Москве орудовали. Но я не понтовал, у меня среди них есть несколько корешей. Друзья детства. А кредит завтра же уплатим. Только не в долг, это тебе подарок из прошлого.

Ришат опять встрепенулся.

— Давай, не обижай меня такими словами! Думаешь, ленивый и нищий? Да у меня одних лошадей двадцать голов, это не считая прочий скот! Да у меня пшеницы засея…

Михаил решительным взмахом ладони остановил поток словоизвержения.

— Возьмешь. Еще десять раз столько же наликом возьмешь, как миленький возьмешь! Это я столько лет в должниках ходил. Сейчас и сам поймешь. Только сначала ответь на один вопрос.

Не зная как перейти на разговор по интересующей теме, Михаил перебрал было в голове несколько вариантов. Потом рассердился на себя, что он тут китайские церемонии разводит, и спросил прямо в лоб:

— Ты знаешь брата, который не гнида черножопая?

Ришат удивленно вскинул брови, на несколько секунд озадаченно задумался, потом радостно воскликнул:

— А-а, ты про это. Конечно, знаю! Только наоборот.

У Михаила замерло сердце, боясь вспугнуть удачу, медленно и вкрадчиво переспросил:

— И кто он, этот брат?

— Данил.

— Где я его могу найти?

— В Москве, наверное.

— В Москве?

— Ты что, фильм не смотрел? Это не я, а ты деревня! Короче, там два урода наехали на дядьку в трамвае. Данька наставил на них револьвер. Говорит, все, кончай беспредел. Те очканули, заскулили, не стреляй, брат! Данька и говорит: «Не брат ты мне, гнида черножопая!»

Михаил досадливо поморщился. Ежу понятно — ничего здесь выяснить не удастся. И выложил как на исповеди, что на самом деле приключилось с ним тогда на заброшенном кишлаке. Ришат слушал заворожено, лишь изредка уточняя отдельные моменты.

— Такие дела, брат, — подытожил Михаил повествование, — лицом на тебя и твоих односельчан был похож. Опять же, акцент схожий. Не, ты не думай, по-русски что ты, что он чисто говорите, иногда даже лучше нас, но чистокровного русака все равно можно отличить. Сейчас ни капли не сомневаюсь, мой спаситель был из ваших. Я ему жизнью обязан… и еще халявными деньгами. Он просил вас взять под опеку… Надеялся, что он и к вам наведался, раз так заботился. Сам подумай, это же будет справедливо — поделиться его деньгами. Хороший ты парень, Ришат, даже не спросишь — а что же ты, гад, только сейчас вспомнил про свое обещание? Отвечаю — я уже убедил себя, что все это мне после контузии примерещилось. А после дефолта хочешь — не хочешь поверишь.

Ришат стал сосредоточенно чесать затылок и, видимо, вычесал умную мысль. Резко поднялся со стула.

— Давай, у моего отца спросим. Он мудрый человек, если даже он не знает — больше никто не знает! Прикинь, одними молитвами людей лечит. Пойдем!

Михаил верил только фактам, к экстрасенсам и попам относился, скажем так, толерантно, не более того. Однако не видел ничего зазорного в том, чтобы спросить у умного человека.

С интересом выслушав историю в интерпретации сына (Михаил лишь вносил коррективы по необходимости), мулла выдвинул предположение. Это мог быть Ильяс. Поведал, когда подошел к концу срок его земной жизни, пророк вымолил у Всевышнего право остаться на Земле. Не за себя радел, людей жалел бросить одних. С тех пор скитается в разных обличьях по всему миру, помогает всем попавшим в беду. Особенно — путешественникам. Потому, когда башкиры кого-то провожают в путь, непременно произносят: «Пусть Ильяс, Хызыр станут твоими спутниками!» Воинов-интернационалистов с некоторой натяжкой можно отнести к путешественникам… Хызыр такой же защитник странствующих, то ли пророк, то ли аулия (святой), богословы так и не определились. Отец Ришата солидно потеребил свою куцую бороденку.

— Не зря он тебя спас! Что-то важное ты, сынок, сделал или сделаешь в своей жизни — иначе Ильяс или Хызыр не стали бы так открыто вмешиваться в дела людей.

Гость чуть помявшись, все-таки решился уточнить:

— Но он застрелил мусульман… А я — атеист, точнее — агностик, верю только тому, что сам вижу. В детстве был крещен… Так что, получается, он предпочел меня своим?

Марат Салаватович снисходительно ухмыльнулся.

— Только Всевышнему ведомо, кто из людей лучший мусульманин. Не в чалме тут дело или не в партбилете, я свой до сих пор храню. И ни капельки не стыжусь за свое прошлое! Запомни, сынок, пророки и аулия не бывают мусульманскими или христианскими. Они для всех сынов Адама, не исключая, как ты себя там обозвал? Во-во — для агностиков. И Бог один и един! А вот шайтаны у каждого свои, собственные.

— А как я узнаю, ради какого дела мне оставили жизнь?

— Неисповедимы пути Всевышнего. Не может слабый ум человека постичь, что и для чего предначертано ему судьбой. Возможно, ты совершил или совершишь благое дело, даже не заметив этого. Живи так, как тебе велит сердце, и не ошибешься.