Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

Новый, 1958 год Валентина Мухина – Петринская встретила в Доме творчества писателей в Ялте. Уже четыре года саратовские власти вели с ней неустанную войну, не только не печатали – наложили запрет на любую работу, даже расклейщицей афиш не брали. В конце концов она заняла денег на билет и уехала в Москву. Отправилась прямиком в Союз писателей СССР, где к ней неожиданно (оттепель все – таки) отнеслись вполне по тем временам по – человечески. И еще выделили путевку в Ялту…

В Ялте она познакомилась (и даже подружилась) с Александром Твардовским, только что вновь назначенным главным редактором «Нового мира». Вскоре состоялся следующий диалог:

– У Вас есть что – нибудь о лагере? Такой материал пропадает. Вы ведь там были – знаете не с чужих слов. Не понимаю, почему не пишете об этом! Боитесь?

– Я не из трусливых. Но меня совершенно не интересует эта тема, поймите. Как писатель я продолжатель Грина…

– Вы романтик, – ужаснулся Твардовский.

– Именно.

– О, Господи!

Она действительно была романтиком и писала романтические рассказы, повести, романы… Твардовский называл это «писанием глупостей» и ни одной вещи Валентины Михайловны так и не опубликовал. Все уговаривал написать о лагере. Не уговорил. «Может, – сказала, – когда – нибудь, на старости лет…»

Дети своего времени и своего Отечества, мы принимаем как должное, как само собой разумеющееся «возникновение» в тоталитарном государстве романтиков. И даже писатель, прошедший ад ГУЛАГа и оставшийся тем же романтиком, вряд ли кого – то из нас особенно удивит. В Библии сказано: «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина». У нас оскомина уже у правнуков, но «Алые паруса» по – прежнему почитаемы и даже любимы.

Прошло сорок лет, и Мухина – Петринская все – таки ее написала, свою лучшую, на мой взгляд, книгу, – ту, которую готов был опубликовать Твардовский. Книгу о лагере. Трудно сказать, как бы отнесся к книге главный редактор «Нового мира», ибо в художественном плане это оказалась все та же ужаснувшая его романтическая проза. Рука Мухиной – Петринской не изменила, перо ее здесь такое же легкое и светлое (недоброжелатель скажет – беззаботное), как в «Кораблях Санди», или в романе «Смотрящие вперед». И эта потрясающая способность находить радость повсюду!.. Черта характера? Грань авторской позиции?.. Удивительно, но страшное здесь – детали, и именно потому, что детали.

«Веселый скелетик» – такое прозвище ей было дано в лагере, – не боялась умереть, но отчаянно боялась не сохранить себя как личность, стать апатичной, опустошенной. И тогда решила забыть, что она заключенная (легко, конечно, забыть!), смотреть на тюрьму и лагерь как на своего рода творческую командировку. Как выжила? Что ей дало силы? Валентина Михайловна заявила мне, что после шока, в который привел ее арест, чрезвычайно обострились и память, и чувство юмора. Наверное, в медицине такие случаи известны. Эти два качества плюс врожденный талант рассказчика оказались спасительными. После ночных допросов она возвращалась в застенки, где ее уже ждали пять сокамерниц. И хотя падала без сил на пол, видя их умоляющие взгляды, начинала рассказывать о том, как проходил допрос. Вскоре в камеру врывался надзиратель, требуя, чтобы хохочущие арестантки умолкли. Их били, сажали в карцер (мы теперь знаем, что это было такое), а они выходили оттуда и снова смеялись.

Чтобы упражняться в сюжете и фабуле, все девять лет молодая писательница пересказывала желающим (а их и в тюрьме, и в лагере всегда было предостаточно) что – нибудь из любимых писателей – Достоевского, Диккенса, Грина, свои рассказы. Как – то одна их уголовниц (они жили в лагере отдельно от политических) долго умоляла тюремные власти перевести ее в барак, где находились женщины – зэки с 58 – й статьей. Отказали. И тогда девушка сшила флаг, нарисовала на нем свастику и залезла на крышу лагконторы. Ее судили, дали десять лет. Вскоре, радостная, она появилась в вожделенном бараке – «слушать Валины рассказы».

В рукописи книги «На ладони судьбы», которую уже в Саратове дала мне прочитать писательница, я нашла и эти имена, и многие другие. Оказывается, персонажи Мухиной – Петринской вышли из ее лагерного прошлого. Она их сберегала в своей памяти – «хотелось бы всех поименно назвать…» – и вот, такие живые, полнокровные, они заняли свои места «на ладони судьбы». «Ураган эпохи был неистов и жесток – многих сносило как пушинку»… Моя героиня удержалась, два раза – чудом, ибо, что называется, «доходила». Ее судьба была – выжить! Так огромна была воля к жизни, к радости.

А еще два раза она давала клятву. О первой рассказала мне в начале нашей встречи, о второй – перед расставанием. Думаю, дотошный читатель найдет в них ключ к личности и творчеству Валентины Мухиной – Петринской. Возможно, не каждый примет, но оценит по – достоинству, уверена, каждый.

КЛЯТВА ПЕРВАЯ.