Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

– По – разному оценивают. Так же как и Сталина. Кто – то любит, кто – то ненавидит. Равнодушных пока еще мало. Вот к фараону Хеопсу, который при строительстве пирамиды погубил людей без числа, нынче равнодушны все без исключения, никто уж ненавистью не пылает. Слишком давно это было. А Ленин со Сталиным эмоционально еще историей не стали.

– Что ж, а в нашей стране официальная точка зрения такова: «Мао Цзедун – великий вождь, хотя у него в старости и были серьезные ошибки. Но для великой китайской революции он сделал много». Люди моего возраста его не любят. А молодежь истории не знает. Цензура, знаете ли…

О трагических событиях времен «культурной революции» сегодняшняя китайская молодежь действительно не знает почти ничего. Свидетельства современников – только намеки, даже если кто – то что – то и напишет, не напечатают. И пострадает даже не столько сам автор книги – откровения, сколько редактор, допустивший произведение до печати. У нас ведь тоже при Брежневе целое поколение выросло, знать не знавшее, кто такие были Берия, Ежов, Каганович. И печально знаменитое ждановское постановление было уже почти шито – крыто. Продержись тот режим еще лет этак двадцать–тридцать, кто знает, может, все бы и стало глубокой историей.

– Профессор Лань, – говорю я, – недавно по китайскому телевидению показывали длинный – предлинный сериал про Мао. Извините, но это такая была развесистая клюква: и добрый он, и интеллигентный он, и приятный во всех отношениях, ну просто душка. А ведь и хитер был, как и наш «отец народов», и коварен, и даже более восточен, что ли…

– Я редко смотрю телевизор. Однажды, правда, видел китайский телефильм «Как закалялась сталь». Его снимали на Украине. О – о – й!

– Можно ли в Китае прожить трудом литератора?

– Я зарабатываю до 30 тысяч юаней в год. Это значительно больше, чем моя пенсия. Если ты не ленив, то заработать можно.

– То есть русская литература в Китае по – прежнему востребована? То, что Вы переводите, печатают?

– Ну, почти так. Я ведь более или менее престижный автор. Если, конечно, не допущу какую – нибудь политическую ошибку.

– Вы или те, кого переводите?

– И я, и они. Но в основном цензура распространяется на китайских авторов.

– А утверждают, что в Китае жить сегодня стало легче.

– И жить стало легче, и разговаривать можно свободнее. Раньше повсюду были доносчики, теперь их мало, и народ стал более свободно высказываться. Что думают, то и говорят.

– А в журналистике и литературе, конечно же, популярен «второй слой»?

– Иносказаний более чем достаточно. Этот литературный прием понимают все. Привыкли. И если кто – то нападает, скажем, на Сталина, то остальные понимают, что речь на самом деле о собственных пенатах.

– Что из переведенного Вами, естественно, кроме Гоголя, Вы считаете главным?

– Роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Композиционно это, конечно, книга поэта. Но два издания уже выдержала и хорошо раскупается. Недавно перевел «Нечистую силу» Пикуля. Тираж – 100 000 экземпляров. Пятое переиздание выдержала «Яма» Куприна. Опубликовал и свою книгу очерков о судьбах русских писателей – о Маяковском, Есенине, Исаковском, Фадееве… На очереди переводы рассказов Теффи. Как видите, худо ли, бедно, но в Китае имеют представление о русской литературе – и не только о классике. Много ли русских читателей могут хотя бы назвать имена десяти современных китайских писателей?.. А у нас сегодня есть немало интересных, в том числе и очень молодых, авторов. Не хочу никого обижать лично, но такое складывается впечатление, что многие ваши китаеведы заняты исключительно погоней за деньгами, подрабатывают, где могут и на чем могут, а это, согласитесь, отнюдь не способствует лучшему пониманию культуры и литературы Китая.

– А есть ли у китайских писателей такое понятие: «писать в стол» в надежде на то, что когда – нибудь режим изменится, твое произведение обязательно увидит свет и будет оценено по достоинству?

– Есть, конечно. Но я не хочу писать в стол. Я хочу видеть свои книги напечатанными.

Борис Покровский: «Консерватором я стал в 8 лет.»

Как известно, театр начинается с вешалки. В данном случае он начался с подъезда. Едва отворилась входная дверь, в проеме лестницы возник силуэт здоровенного вышибалы, который вежливо поинтересовался: «Куда, сударыня, изволите?» «К режиссеру Покровскому, – отвечаю, – в квартиру такую – то». И тут за первой фигурой возникла вторая – близнец дознавателя, – хорошо отработанным жестом указуя на двери лифта: «Прошу».

Сомнительно, конечно, что оба господина, стерегущие покой очередного «нового русского», вселившегося в престижный дом на Кутузовском проспекте на переломе ХХ века, что – либо слышали о Станиславском и его системе. В лучшем случае забрезжит в памяти что – то далекое о некоем «Славянском базаре». Однако мизансцена вышколена и проиграна была с завидным мастерством. Верилось сразу.