Я посадил дерево

Мы воспользовались его находкой – аккуратно погрузили маму на задние сиденья, уселись в кресла, я пристегнулся, Вилли – нет, и мы поехали. За городом рассветало, я молчаливо курил в открытое окно, наблюдая за хлиплыми попытками лета посетить наш город. Вилли упёрто смотрел в лобовое стекло, держа одну руку на руле, и иногда кашляя в другую. “Заедем за гробом?” – Вилли звучал тихо. Я вспомнил бабушку, которая завещала отдать её тело земле, подумал о себе, подумал о матери. Наверное, нет. Похороним её рядом с Арникой, тем более что в этот раз Вилли подготовился и где-то отыскал пару хороших лопат.

Я включил радио на уже установленной волне и задумчиво начал слушать мягкий, заботливый и немного горьковатый голос, размышляющий о культуре умершей классической музыки. Ведущую звали Жоргетт, она тёплым мурчанием звучала из колонок и мне даже показалось, что я плачу, хотя щёки и были сухими.

Мы добрались до того же старого кладбища за чертой частного сектора, где под толстыми ветвями в свежести всё-таки пряталось настоящее лето. В утренней испарине мы взялись копать влажную яму, снова неглубокую, по соседству с Арникой. Мы аккуратно уложили тело на рыхлую землю, и мама лежала в своей лёгкой ночнушке, идеально подходящей под похороны жарким летом. Я сел прямо перед ямой и, уставившись вглубь, и не двигая зрачками, я отрывал травинки с земли и зачем-то бросал их внутрь. Вилли тихо вытирал свои редкие слёзы с щёк, стоя позади меня. Мне же заплакать так и не удалось.

Я отсел от ямы чуть дальше. Мне нужно, чтобы Вилли продолжил мой эксперимент. Я болен, и вряд ли переживу следующие два дня. Вилли молчал. Вилли тяжело вздохнул несколько раз. Вилли ответил: “Странно, да? Мы так долго тянули с нашей смертью. Хоронили близких, и… Мне в какой-то момент показалось, что нас это так и не коснётся”. Но Вилли тоже заболел. Я не знал, что ему ответить. Всё, что было мне важно, вдруг, в момент сыпется и рушится. Как я посмел заболеть в такой момент? Как Вилли посмел? Как теперь мне продолжать мой эксперимент? Я закашлял.

Мама строго прервала мою злость, сказав, что я достаточно самостоятелен, чтобы не переваливать ответственность за собственные ошибки на других. Дажё мёртвая она звучит убедительно.

“Почему не Лиян?”, – перебил мои мысли Вилли. Я вопросительно посмотрел на него. “Ну в конце твоей книги есть страничка, где ты посвящаешь эту книгу своим бабушке и дедушке. И там ты пишешь, что твоя детская любознательность и дедушкина книга привели тебя в мир ботаники. Так почему не Лиян? Или книга – тоже вымысел?”. Я отвернулся и продолжил смотреть в яму. Бред. “Ты умрёшь через пару дней. Я умру через пару дней. Ладно, давай так – никакой Лиян не существует. Но давай просто оторвёмся последние два дня и ради прикола сгоняем к твоим предкам. Я не хочу сгнить за закрытыми дверями своей квартиры. Я и посуду не помыл”. Я смотрел в яму и думал, что умереть за закрытыми дверями своей квартиры я бы тоже не хотел. Но и бросить всё я просто так не мог. “Нет, извини. Думаю, я лучше продолжу”. Вилли промолчал.

ГЛАВА 12.

Мы выехали за черту города, направляясь по пустой прямой к деревне моих умерших дедушки и бабушки. Низкое солнце длинно поглаживало опустошённый серый лес по обоим краям дороги – мы ехали поздним вечером, надеясь за ночь добраться до места. Вилли сквозь кашель мычал мелодию, повторяя за тихо шепчущим радио. Я смотрел, как почти красный круг медленно падает за линию горизонта. Я всё ещё не был уверен в своём изменённом мнении – стоит ли мне бросать лабораторию или же лучше остаться здесь и попытаться довести эксперимент до конца? Я молчал и думал, высунув взгляд в окно, на серый лес, пока городские металл и бетон облизывали край моего взора, постепенно отдаляясь.

"Я рад, что ты передумал. Всё верно". Вилли звучал уверенно, будто что-то знал, но мне казалось, что я точно что-то упускаю. Пальцами я вёл по быстро убегающим кронам деревьев, иногда одиноким оленем нырял вглубь меж стволов, потом по-китовьи выныривал указательным пальцем к небу. Иногда подушечкой большого пальца я прижимал солнечный диск к небу, чтобы оно падало медленнее и ещё посветило нам в дорогу. Навстречу машин не было, мы плыли в одиночестве.

Фиолетовая ночь наступила быстро. Вилли держал руки на руле, я опустил глаза на колени и раскрыл сухую хрустящую книгу. Каракули, оставленные дедушкиной крупной рукой, были нечитаемы – просто набор крючков и палочек, связанные в подобие текста. Я листал страницы, искал зацепки и пытался разобрать во всём этом смысл, но буквы плыли, крючки перетекали, палки заворачивались в овалы. Когда я обратил внимание на растения в бумажных кармашках, они тут же разлетелись по салону, кружась и сухо стучась о пластик. Они перемешивались, исчезали, терялись под сидениями. Мне стало ужасно стыдно, я обернулся на деда, который сидел рядом и рулил, но тот лишь беззаботно ответил, что я могу собрать новую книгу сам. Я подумал, что он сильно заблуждается и стыдливо уткнулся в колени.