Дедушка и правда был сумасшедший. Любое из перечисленных растений можно было найти, пройдясь в ближайший лес и не потратив на это больше десяти минут. Всё моё увлечение, вся моя жизнь была основана на фантазиях одного седого старика с усами, в чём я находил свою романтику и всё равно оставался крайне благодарным. Наверное, между притворной ботаникой и жизнью без растений, я тоже выберу первое.
Вилли из вежливости дожевал старую ветку, после обратившись ко мне: "Так что с Лиян?". Я игнорировал её, пока листал книгу. Вилли сильно закашлялся – не первый раз, и кашель его был отвратительно скрипучим. Я снова начал перелистывать страницы по направлению к Лиян. Вот она – непропорционально тяжёлая страница, кусок коры, сладковатый аромат из бумажного сухого кармашка, незнакомая мне структура. Дед любовно описывал Лиян, используя синонимичное по его мнению "Мать", говорил о целебных свойствах, больше похожих на волшебство. Последним абзацем, изменившимся и еще менее читаемым почерком было написано нечто, похожее на любовное признание – последнее, будто перед смертью. Я взглянул на Вилли. Вытащил кусок, осмотрел его на хорошо очерченных солнечных лучах, снова взглянул на Вилли. "Не понимаю, что это за структура. У неё вообще другое строение коры, хаотичные русла и незнакомые паттерны". Я отломил кусочек и положил себе в рот. Второй кусок взял Вилли. Я переваливал деревянный квадратик во рту, пытаясь распознать знакомый привкус или аромат. Безуспешно. Вилли с округлёнными от удивления глазами жевал кору, и в его взгляде читался восторг от вкуса. А я всё не мог понять.
Вилли сильно закашлялся и сел на стул у окна. Я жевал с закрытыми глазами и дальше. Он спросил меня, умею ли я водить и смогу ли я доехать до города один.
"Слушай. Серьёзно, я не хочу возвращаться назад, – он неожиданно начал диалог. – Я чертовски дерьмово себя чувствую, но здесь, не знаю, я охреннено спокоен. Тихо, уютно. Мы умрём, давай честно. Оба. Никто не уйдёт от этой болезни, так дай мне спокойно подохнуть тут. Я читал твою книгу и видел эту комнату задолго до того, как здесь оказаться. Мне снилась эта деревня и снилась Лиян. Я не должен умереть в городе, – он сильно закашлялся. – Не должен."
Я смотрел на него и, возможно, во мне всё ещё варились травы, принятые до поездки. Я понимал его, я слышал его ритуальную тягу к своему собственному гробу, я представлял, как он лежит на той же кровати, где умерла моя бабушка, а из живота его к потолку жизнерадостно тянется новое, неиспорченное растение.
ГЛАВА 14.
Вилли остался, а я уже ехал обратно в город, выкашливая последние куски себя на пластмассовую панель. Дреды его корнями легли на подушку, я укрыл его красным пледом и натёр сильнодействующей успокаивающей травы. Руки его перестали дрожать, кашель его перестал царапать горло, он улыбнулся и остался ждать своей смерти и своей новой жизни.
В маленьком пакете я вёз с собой куски коры, которую я должен был проанализировать в своей лаборатории. Я уводил взгляд с дороги на пассажирское сидение, смотрел на пакет и почти вслух задавался вопросами, почти вслух смеялся. Весь ритуализм, выдуманный мною в книге, все воспоминания детства, пошло искажённые юной и неокрепшей фантазией, вся моя благодарность миру зелёных стеблей и листьев, сейчас лежала рядом со мной, заигрывая неизвестностью. До города я должен был добраться быстрее, чем мы доехали сюда – я мчался, вдавливая педаль в пол. Главное – доехать.
Состояние моё было всё хуже, я чувствовал близящуюся немощь, текучую, вялую, склизкую – по венам. Но мне хватало сил, чтобы её не замечать. Или игнорировать.
К дому я подъехал резко, выскочил из машины, с трудом забежал на свой этаж, меня вырвало дважды – на лестничных площадках второго и третьего этажей.
У двери своей я упал. Ключ отчаянно не входил в замочную скважину, и сил держаться на ногах больше не было. Я перевернулся на спину, в руке лежал слегка помятый пакетик, из которого сладким шёпотом пахла Лиян. Пакетик начал сдуваться и надуваться, будто внутри его кто-то дышал, я открыл его, и оттуда выпал обрубок коричневой коры, из которого быстро тянулся зелёный росток. Тянулся он к моим пальцам, будто просящий воды или еды, слабый и увядающий. Я протянул к нему руку, он ухватился своим прохладным тельцем и начал обвивать палец, стеснительно кусая меня в разных местах и просачиваясь под кожу. Я лёг в тяжёлой слабости, уперевшись на затылок и пытаясь умереть, глядя на потолок.
Сколько я так пролежал – не знаю, но очнулся я трезво, быстро, осмотрел палец и не нашёл никаких признаков моего слияния с миром цветов. Но столь явный бред и галлюцинации лишь близили меня к моему концу, так что нужно было торопиться.