Растения проклюнулись через неделю от посадки. Некоторые раньше, некоторые позже, но самое главное – здоровые, живые, свежие и крепкие. Деревья чувствовали себя особенно прекрасно и становилось ясно, что горшки им сразу нужно поменять на другие, большего объёма. В лабораторию снова вернулся мягкий и бодрящий зелёный аромат, казалось даже, что солнце стало чаще попадать в окно. Оставалась лишь одна проблема – растения, что было достаточно неожиданно для меня, стали часто просить плоти – подгнившей, несвежей, в небольших количествах. Понимая, что большую часть задачи я уже выполнил, я принялся за поддержание успешного идущего эксперимента – деваться от своей мечты было некуда и я в одиночестве начал таскаться в то заброшенное здание, чтобы достать ещё гнили. Крысы моим растениям нравились больше кошек и остатков собак, что досадно, так как они были в дефиците. Я прошёлся по заброшенному человечеством району – здесь тяжело пахло мертвечиной, что, возможно, меня сюда и привело. Но ни в одном подвале и даже ни в одной открытой квартире я не нашёл хотя бы одной маленькой дохлой кошки, ни одного худенького домашнего хомяка, ни одной выползшей в опустевший мирок крысы. Доставать пищу для растений стало сложно. Благо, мама совсем истощилась в болезни, так что идея пользоваться её безжизненным телом казалась всё перспективнее. Умерла она быстро, а я по кусочкам начал снимать с её костей мясо вместе с кожей, после чего я бросал их во влажный подвал, чтобы они немного подгнили. Человечина моим растениям понравилась особенно – рост был немыслимый и я принялся писать заметки совершённых открытий, и очень важным было отметить, что новый вид растений плотоядный. Возможно, это новый удавшийся виток эволюции, в котором зелёные неподвижные и величественные существа возьмутся поедать более слабых, трясущихся и вечно куда-то бегущих людей. Мир стал другим и мне, возможно, придётся стать следующей их жертвой во благо новой цивилизации.
Проснулся я в бреду. Почти ничего не помнил о прошедшем сне, но состояние физическое, как и ментальное, было гадким: голова болела, кашель мучал горло, светлые мутные пятна в глазах никак не давали проснуться. С мучительными болями по всему телу, я добрался до лаборатории, протирая глаза – никаких видимых изменений за ночь, растения спят, не проклюнувшись. Как будто можно было ожидать чего-то другого. Я затолкал в ступу увесистую кучу обезболивающих трав – немного заберёт меня из жизни и снизит порог яркости эмоций, но чёрт с ним, сейчас не до этого. Чай с ними получился горький, и даже три чайных ложки сахара никак не исправили его – возможно, даже сделали хуже. Я сел на стул на жёлтой кухне и облокотил голову на руки. Состояние казалось невыносимым и тяжким, что было совершенно некстати. Минут восемь я лежал на руках, после чего начал ощущать успокоение болей, постепенное улучшение настроения и в целом стало казаться, что я беспричинно расклеился. Болезнь и правда очень быстро прогрессирует – такими темпами я скоро слягу без возможности довести эксперимент до конца. Так нельзя.
Я спустился к маме, потому что казалось, что я давно не говорил ей, что люблю её. Давно я просто не обнимал её, давно не ставил ей её любимую музыку, давно не читал писем, а ведь у меня лежит ещё три жёлтых конверта, присланных на имя Жоргетт, которые я захватил с собой. Внутри было прохладно. Я не мыл руки на этот раз, сразу присев на кровать к маме. Она смиренно лежала со спавшей с лица улыбкой. Болезненность пропала, пропала тревожность поверх кожи, пропали и признаки жизни. Пульса не было, дыхания не было, и судя по температуре тела, умерла она ешё глубокой ночью. Я прощально взял её за руку. Несколько лет я поддерживал её жизнь в сладком делирии, зачем-то сшивая её уже свершившийся загробный мир с моим, настоящим. Она ушла первая. Для усиления драматизма я прочитал ей хвалебные письма её когда-то молодых поклонников, но заплакать так и не смог. Её нужно похоронить.
ГЛАВА 11.
В нашей переписке Вилли не нашёл слов, которые мог бы удачно выразить, поэтому он просто написал “доберусь за час”. Я поднялся домой, заварил уже готовый травяной коктейль и выпил до того, как мне снова станет плохо – таким образом можно протерпеть три или четыре дня, этого должно хватить.
Спустя три выкуренных сигареты подряд, в дверь раздался стук. В глазке, уже привычно, стоял искажённый и непропорционально вытянутый Вилли. Я открыл дверь с вопросительной интонацией на лице, а он, ловко парируя моё молчание, поднял вверх руку со связкой ключей и слегка ими побрынчал. “Я нашёл тачку”, – гордо и уверенно произнёс он.