Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Информация поступила от некоторых офицеров штаба миссии и от твоих друзей, которых ты сам пригрел в штабе. Хорошо ли ты знаешь капитана Никифорова, майора Смирнова (Доронина) и Коротю?! Я читал их доклад в ЦК, в котором они нелестно о тебе отзываются. А что у тебя произошло в столовой? Ты учинил там целую баталию с работниками миссии. И ничего мне об этом не сказал. Я информирован однобоко, а хотел бы знать точно, что произошло. Может быть, ты мне об этом расскажешь?» — «Да, — говорю я, — вопросов много, я на все эти вопросы дам ответ, но предупреждаю, что говорить буду долго и обстоятельно. Это нужно не только тебе и мне. Но прежде всего я должен сказать, что вся та информация обо мне, которая к тебе поступила, — это пасквиль. Начну с последнего вопроса. Тебе, конечно, известно, что большая часть состава миссии — это офицеры другого ведомства и никакого отношения они к репатриации не имеют. Это полковник Донцов, подполковник Коптев и Ананьев. Эти люди занимаются своими делами. Они разъезжают по лагерям и составляют компрометирующие материалы на военнопленных. В помощь себе они привлекли военнопленных: бывших особистов, прокуроров, следователей. По лагерям развернута следственная работа. Образовались никем не установленные комиссии. Вызывают людей на допросы. Допрашивают с пристрастием и угрозами. Спрашивают о том, где и как попал в плен, работал ли агентом гестапо и т. д. Составляются соответствующие протоколы с личными домыслами их авторов. Все это печатается в нашем машинописном бюро, кем-то подписывается, запечатывается в пакеты, и эти пакеты с каждым эшелоном следуют на Родину. Для этой работы мобилизованы 11 легковых машин и все машинистки машинописного бюро. Работа штаба по репатриации полностью парализована. А в лагерях создалось у людей нездоровое морально-политическое настроение. Некоторые группы офицеров начали из лагерей бежать. Одну группу офицеров по моему заданию задержал подполковник Рогоза, они были уже на одной железнодорожной станции по пути в Швецию. Можешь себе представить, что было бы, если бы все наши лагеря начали бы разбегаться? Я считаю, что это вражеская работа. Проверить людей можно и дома, и не нужно срывать нам репатриацию.

Нужно было прекратить это безобразие. Но как? Доложить тебе? Нельзя! Приказать не делать этого ты не мог. Иначе сам бы пострадал. И я избрал другой путь: отобрать у них машины.

Ездить другими видами транспорта они не могли — за это нужно было платить валютой. Кроме того, надо было оформлять билеты через штаб союзников, а там был такой бюрократизм, что билет не скоро получишь — не наездишься. Если помнишь, я тебе о машинах докладывал. Ты приказал заготовить такой приказ, чтобы ни одна машина без разрешения начальника штаба миссии не могла выехать из штаба. Такой приказ ты подписал, и я его скрупулезно выполнял. Ни один работник из этого ведомства по компрометирующим делам не мог уже выезжать ни в один лагерь. Как они ни просили у меня машину для поездки в лагеря, я не давал ее под тем предлогом, что в штабе неизвестно, куда и зачем они едут, а машина нужна для дела. Все машины использовал по прямому назначению. А в лагерях я запретил производить ведение следственных дел.

Приказ мой везде был выполнен, за исключением 1-го офицерского полка, где командиром был Смирнов (Доронин), бывший прокурор. Ему это дело было по душе, он продолжал вызывать людей на допросы. Из полка ко мне приехал подполковник Демин Иван Фролович и доложил, что Доронин не выполняет приказ и продолжает следствие. Ему помогают Коротя, Орел и Никифоров. Пришлось мне самому выехать в полк.

Я построил 1-й полк — 1,5 тысячи офицеров. И сообщил им, что скоро они поедут на Родину, а предварительно полк будет переведен в Осло. Я сказал им, что командира полка Смирнова я забираю с собой для работы в штабе миссии, а командиром полка назначил подполковника Лысенко.

Увез я Смирнова, а за ним потянулись его дружки, Никифоров и Коротя. Ну, думаю, черт с ними, пускай будут здесь, у меня перед глазами, здесь меньше они вреда принесут, чем в полку. Вот так они и пригрелись в штабе миссии. Со Смирновым я объяснился сразу же по приезде в Осло. Я прямо сказал ему, что снял его с командования полком за то, что он занимался не теми делами и что он мне в штабе совсем не нужен. Естественно, он затаил на меня большую злобу. В штабе миссии против меня образовался блок недовольства. Причем могущественный блок, учитывая людей другого ведомства.