На машине я проехал Волочийск, Подволочийск, Староконстантинов. Еду, еду, внимательно осматриваю местность. И недоумеваю, досадую на себя, на свое неумение обнаружить ДОТы. Хорош, думаю, разведчик-генштабист! Потеряв надежду найти укрепрайоны, спрашиваю одного старика:
— Дед, скажи, где живут здесь военные прямо в поле, в земле?
— A-а! Це ж вы пытаете о ДОТах? А их уже давно нема. Усе зруйновано та передано в колгоспы. Зараз мы там соленую капусту та огирки (огурцы) держимо.
Я решил, что дед мне голову морочит. Посадил его в машину и повез в Староконстантинов к председателю колхоза. Однако председатель уже успел эвакуироваться. Нашли заместителя. Спрашиваю его:
— Это верно, что все оборонительные сооружения вы взяли под овощехранилища?
— Так точно, товарищ командир, — отвечает он, — часть их подорвали, а часть передали нам. В них мы храним овощи.
— Поедем со мной, покажи, где эти ДОТы.
Часа два мы ездили по оборонительной полосе. Осмотрел многие ДОТы, то есть бывшие ДОТы. Некоторые действительно были сровнены с землей, в других хранились колхозные овощи.
Я остолбенел. Оборонительной полосы не было. Рухнули наши надежды на возможность передышки, на подкрепление вооружением и живой силой.
Можете себе представить, с какими думами и настроением я осматривал бывшие укрепления. А рядом со мной ходил хозяйственный мужичок-колхозник, толково и дельно рассказывал, как разрушали укрепления, как некоторые точки передавали колхозам и совхозам. Рассказывал и сочувствовал — не хуже меня понимал, какое огромное и страшное государственное преступление здесь совершилось. И даже этот простой колхозный работник думал об этом как об измене.
А какими еще словами определить такое: не построив новых ДОТов на новой границе, разрушить старые… накануне ВОЙНЫ!!!?
Маршал Жуков в своих воспоминаниях утверждает, что старые укрепрайоны не разрушали, а только законсервировали, с них только было снято вооружение. И были якобы даны указания о приведении их в боевую готовность. Возможно, такое и было, но только по приказу. На деле же в ДОТах вместо пулеметов и орудий находились колхозная кислая капуста и соленые огурцы.
Приехал я в штаб и докладываю командующему, что видел и что узнал. Генерал Музыченко уставился на меня и долго удивленно молчал.
— О чем вы, подполковник, говорите?
Я повторяю:
— Товарищ генерал, на старой границе никаких укрепленных районов нет. Все разрушено. Обороняться придется на голой местности. Все наши ДОТы отданы колхозникам под овощехранилища или разрушены.
— Этого быть не может! — закричал он. — Вы что-то напутали, подполковник. Вот здесь вы были? — и показывает мне район Староконстантинова.
— И здесь, и в Волочийске был, и в Подволочийске… и в других пунктах. И ездил с заместителем председателя колхоза, который показал мне колхозную картошку и капусту в наших ДОТах.
— А ну вас… идите, отдыхайте! — махнул он на меня рукой, как на душевнобольного. Я ушел к себе.
Не поверив мне, командарм послал туда целую группу офицеров. Они увидели то же, что и я.
А положение наше с каждым днем ухудшалось. Силы армии убывали. К 8 июля мы подошли к старой границе, и войска убедились, что никаких укреплений здесь нет. Моральный дух войск резко понизился. Непрерывное отступление с боями вконец измотало силы солдат и офицеров. Начали появляться случаи, когда некоторые подразделения в порыве безнадежности бросали фронт и без приказа отходили. Появились неожиданные бреши в нашей обороне.
Одно такое острое критическое положение создалось в направлении на Староконстантинов. Штаб армии в это время расположился в Хмельнике.
Из Староконстантинова небольшие группы войск начали отходить без приказа. Нужно отдать должное генералу Музыченко — личной храбрости у него не отобрать. Он не растерялся, собрал в штабе все, что мог: всех офицеров, батальон охраны, — и помчался на фронт, чтобы закрыть образовавшуюся брешь. Вместе с ним были я и член Военного совета Грищук.
Подъехали мы к западной окраине Староконстантинова. Навстречу нам бегут солдаты, а за ними немецкие цепи. Музыченко выскочил из машины, и по полю замелькали его красные лампасы.
— Сто-ой! Сто-ой! — кричит. — Мать вашу! Вы куда? Кто разрешил отступать? Где ваши командиры? За мной! Вперед!!
Мы бежим вслед за командармом и тоже кричим:
— Вперед! Ура-а!
И свершилось чудо: солдаты увидели генерала, остановились и с криком «Ура!» повернули обратно на немцев. К этому времени подоспел наш батальон охраны. И тоже перешел в контратаку.
Положение восстановили. Можно было возвращаться в штаб, чтобы руководить армией. Ведь напряженное положение было везде.
Но наш генерал увлекся боем. Вышел он на высотку, организовал нечто вроде командного пункта и начал управлять… по существу, батальоном. Смешно и горько было смотреть на генерала, который увлекся боем батальона и забыл об армии. Офицеры армии и член Военного совета Грищук уговаривали командарма приступить к исполнению своих прямых обязанностей. Но Музыченко пришел в азарт, никакие доводы на него не действовали.