Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

— Как откуда? Мне сообщили местные жители Терновки.

— Хороша же ваша разведка! А если на проводе этот «местный» был немецким шпионом-диверсантом?

У нас в тылу в то время было много переодетых в нашу форму диверсантов. Все они хорошо знали украинский и русский языки. Появляется такая группа в сельсовете и заявляет населению:

— Здравствуйте, громадяне! Ну вот у вас уже и Гитлер! Хайль Гитлер!

И никто им не оказывал сопротивления, так как органов Советской власти в ближайшем тылу фактически уже не существовало и отрядов самообороны тоже не было. И начинает эта группа звонить по телефонам и сообщать на фронт и в тыл «самые точные» сведения о противнике и даже передавать ложные приказы. Возможно, и на этот раз какой-нибудь немецкий диверсант совершил эту диверсию с танковой дивизией, но, скорее всего, эту диверсию совершил сам шпион Миандров, перебежавший вскоре к врагу.

Забегая несколько вперед, скажу, что полковник Миандров добровольно сдался в плен. В плену он являлся одним из основных организаторов армии Власова (РОА). Он же организовал русскую фашистскую партию, так называемую «трудовую партию», и был ее ответственным секретарем. Несомненно, и на фронте он работал на немцев.

Сейчас прошло время для «удивлений» — как могли шпионы и предатели так легко устраиваться на самые ответственные посты в армии. Сейчас надо со следовательской дотошностью раскрывать эти загадки, а виновных привлекать к ответственности. В этих делах не может и не должно быть юридической давности, так же как и в розыске фашистских палачей.

Какая «рука» устраивала Миандрова в наш штаб, за какие такие заслуги? И почему на должность начальника оперативного отдела 6-й армии не назначили бывшего ранее заместителем начальника оперативного отдела полковника Андриенко, окончившего Академию Генштаба? Это был человек высокой культуры, с широким оперативно-стратегическим кругозором, смелый, энергичный, волевой офицер. Однако вместо Андриенко кто-то из каких-то тайников вытащил плюгавенького, с лисьей мордочкой, безграмотного в военном отношении старичка и посадил его на должность начальника оперативного отдела армии. Кто в этом повинен? Возможно, по этому вопросу что-то было известно командующему армией генералу Музыченко. Не без его же ведома сажали на должность начальника оперативного отдела изменника Родины Миандрова? Перечитывая эти строки, я вспомнил, что Музыченко недавно умер, — так назначение Миандрова и осталось тайной…

Пришлось мне выдержать также ряд неприятных разговоров и с начальником штаба армии комбригом Ивановым. Однажды при докладе ему о противнике я сказал, что нельзя руководствоваться сведениями, полученными от местных жителей, и напомнил контратаку на Терновку. Я просил руководствоваться только данными, полученными от разведотдела армии. Вместо того чтобы согласиться с моим простым и очевидным предложением, начальник штаба распек меня за то, что я без его ведома «бегаю» к командарму. Формально он был прав: мне не следовало обходить начальника штаба. Но в этом деле я попал между двух огней: Музыченко требовал, чтобы я в первую очередь лично и в любое время суток докладывал ему, а начальник штаба требовал, чтобы я прекратил «бегать» к командарму. Я понимал командующего армией и начштаба: командующий уже привык заслушивать мои сообщения о противнике и предложения, вытекающие из обстановки, а начштаба вполне законно считал, что докладывать предложения, исходя из обстановки, — это его функции.

Так вместо дружной творческой работы штаба шла борьба за субординацию. Комбриг Иванов свой личный престиж расценивал выше интересов дела, а я не мог и не хотел считаться с неуместными требованиями о субординации и действовал по обстановке. Мне пришлось неоднократно убеждаться, что бюрократический аппарат штаба армии, и особенно оперативный отдел, где сидел предатель Миандров, чрезвычайно медленно реагировал на изменения обстановки на фронте. Поэтому я продолжал «бегать» к командарму, а после доклада ему уже шел к начальнику штаба, считая, что так будет лучше. Если бы я выполнил требование начштаба и доложил ему, то 4-й мехкорпус действительно ударил бы по Терновке — по «пустому месту» — и израсходовал бы все свои моторессурсы.

Следует отметить, что подобные взаимоотношения начальника разведотдела с командующим армией и начштаба я не считал правильными. Они сложились так в связи с тем, что у нас долго не было штатного начштаба армии. С первых дней войны командующий привык выслушивать мой доклад о противнике и всегда требовал мои соображения о методах действия армии в сложившейся обстановке, то есть я докладывал ему идею решения, минуя две инстанции — начштаба и начоперотдела. Быстро меняющаяся обстановка требовала экономить время на выработку решения. А я все-таки имел два высших военных образования и аттестован Академией Генштаба на должность начальника штаба армии. Поэтому я делился своими знаниями с командующим. У нас сложилось было уже сотрудничество с командующим, против которого выступил новый начальник штаба армии.