Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Здесь на нас кроме немцев навалилась стихия: с 20 по 30 июля десять дней шел непрерывный дождь. Все дороги развезло. Колесный транспорт утопал в грязи. Каждую машину вытаскивали на руках.

Мы безнадежно теряли темп отхода. Немцы опережали нас. Они двигались по шоссейным дорогам на восток, обходя нас на флангах.

Десять дней мы ползли по грязным топям на новый рубеж обороны. Мы все время стремились на восток, пытаясь вырваться из-под охватывающих ударов немцев и соединиться с 26-й армией. Но нам это так и не удалось сделать. Только мы вышли на рубеж Белая Церковь — Сквыра — Тетуев, не успев даже на нем закрепиться, как последовал приказ от 25 июля, что 6-я армия передается в состав Южного фронта. В Монастырище прилетел делегат Южного фронта для изучения положения дел на фронте и организации взаимодействия.

Не знаю, какой стратегический смысл был в этой передаче. Мое глубокое убеждение: этот приказ был очередной ошибкой Ставки. Он не соответствовал обстановке. Повернув на юг, мы не получали никаких оперативных перспектив. Войска Южного фронта в отходе на восток опередили нас и находились от нас очень далеко, гораздо дальше, чем войска, ведущие бои на рубеже реки Днепр. Мы фактически сами полезли в немецкие тылы, в мешок окружения.

Самое же скверное заключалось в том, что наше отступление на юг открывало немцам ворота для удара на Киев с целью движения в глубь нашей страны. Будущим историкам еще предстоит раскрыть, чей «полководческий гений» в Ставке задумал такую трагическую для 6-й армии операцию. Ведь мы вынуждены были совершать фланговый марш на 120 километров на юг, имея с востока, запада и севера превосходящего в силах противника. Танковая группа Клейста тоже повернула на юг и перешла к параллельному преследованию с востока, отрезая нас от 26-й армии.

Но приказ есть приказ! И мы начали отход на Умань.

Началась самая мрачная глава повести о трагической гибели 6-й армии. Моральное состояние командиров и солдат было мрачно-озлобленное. Бились с немцами уже с чувством безнадежного отчаяния и обреченности: «Эх, семи смертям не бывать, одной не миновать! Умирать, так с музыкой!»

Боеприпасы почти совсем кончились. Прорывались штыковыми атаками.

Самая крупная ночная штыковая атака на прорыв была проведена корпусом комбрига Злобина под Оратово. С вечера войска сосредоточились на участке прорыва. В час ночи без выстрелов и криков «Ура!» войска рванулись в штыковую атаку. Враг ничего не подозревал, вернее, немцы и мысли не могли допустить, что русские еще способны на такое мужество.

Это было страшное побоище. Чтобы не спутать во тьме своих с немцами, все наши имели белые повязки на рукавах. Я приехал в этот корпус на рассвете с приказом командующего. То, что увидел на поле боя, привело в содрогание даже меня, уже достаточно повидавшего кровавых сцен. На поле боя примерно в два километра по ширине и до трех в глубину лежали тысячи немецких трупов, офицеров и солдат, с распоротыми животами и размозженными черепами. Некоторые немецкие солдаты и офицеры, обезумев, с дикими глазами еще утром бегали среди трупов и бормотали:

— Гитлер капут! Гитлер капут!

Эта атака убедила меня в том, что наши солдаты, несмотря на изнурительные переходы и ежедневные бои, на чрезвычайно тяжелое и общее почти безнадежное положение армии, способны были еще выйти из окружения, если бы ими умело руководили.

Да, мы еще были боеспособны против немцев, но были бессильны против путаных, невежественных приказов сверху.

6-я армия, выполняя приказ Ставки, повернула на ЮГ и, отражая фланговые контратаки противника и заслоны окружения, вышла в район Умани. Штаб армии расположился в Умани. В непрерывных боях, начиная с границы, войска понесли большие потери. Правофланговый корпус, попавший под удар танковой армии Клейста, перестал существовать. Из 12 дивизий в армии осталось 8 с численностью 2,5–3 тыс. человек каждая. Роты состояли в среднем из 30–40 человек, полков почти не было. В 4-м мехкорпусе осталось 5–6 танков на дивизию. В войсках не было боеприпасов, горючего и продовольствия. Артиллеристы имели только по 2–3 снаряда на орудие для самообороны. Немцы ежедневно накапливали силы и все плотнее сжимали нас со всех сторон. Мы понимали, что наши дни сочтены, но каждый решил сражаться до последнего вздоха. Обидно было, что «сверху» не принималось никаких мер к нашему спасению, даже подбросить нам припасов по воздуху ночью — и в этом было отказано. Но зато командовали нами активно. Приказов поступало много один за другим, и все были путаные, невежественные, не отвечали обстановке. Нас буквально задергали противоречивыми приказами: то прорываться на восток, то отходить на юг, то снова прорываться на восток, то снова на юг, на Первомайск, на якобы подготовленный контрудар из Первомайска, а Первомайск уже три дня назад был занят противником, и никакого нашего контрудара оттуда не могло быть.