Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

— То, что я объявлен вне закона, — это наше семейное дело. По окончании войны народ разберется, кто изменник. Я был верным сыном Родины и буду верен ей до конца.

Фашисты грозили:

— Так и этак, вы все равно погибнете: на Родине вас расстреляют, в плену вы тоже погибнете. Так не лучше ли служить нам?

— Нет, — отвечает генерал, — лучше смерть, чем измена!

Понеделин выдержал плен, был примером стойкости и мужества для всех пленных. Когда же вернулся на Родину, его арестовали. Вышел он из тюрьмы после XX съезда партии, но вскоре от многих испытаний заболел и умер.

Несколько дней я передавал информацию о разгроме немцев под Москвой товарищам, которых присылал ко мне Трофименко. И вскоре стали заметны результаты этой информации. Люди подняли головы, с лиц стала смываться печать обреченности. Оживились дискуссии, обмен мнениями по различным вопросам. Но проявился и усилился интерес к моей особе. Некоторые удивлялись, почему майор живет в генеральской казарме. Естественно, мог возникнуть вопрос: а может быть, он не майор?

Я, обменявшись мнениями с Дедовым, попросил устроить меня в роту старшего комсостава, которая располагалась в П-об-разном здании. Здесь также встретилось немало знакомых. Среди них надо особо отметить подполковника Семеса, с которым я учился еще в школе «Червоных старшин», а потом служил в стрелковой дивизии. На фронте он командовал артполком, занимал позицию в Голосиевском лесу под Киевом. Он рассказал о многочисленных эпизодах исключительного героизма солдат и офицеров при обороне Киева. На этом направлении наше командование сосредоточило массу артиллерии. Когда немецкие танковые дивизии попытались с ходу прорваться к Киеву, они натолкнулись на артиллерийский огонь прямой наводкой многочисленных орудий. После первой атаки немцы оставили на поле боя сотни пылающих костров из танков. Немцы обрушили на артиллеристов сильный удар с воздуха и повторили танковую атаку. И получили такой же отпор — запылали новые костры. Несколько раз немцы повторяли танковые удары. Артиллеристы наворочали буквально горы разгромленных и сожженных танков. Только после того, как все артиллеристы были убиты и ранены, немцы прорвались к Киеву. Семеса взяли в плен раненым, в бессознательном состоянии. В апреле, когда я его встретил, его рана еще не зажила и гноилась. Он носил на шее грязную марлевую повязку.

Встретил майора Костюка, с которым служил в 1930 году в 136-м стрелковом полку 46-й стрелковой дивизии. Я был политруком роты, он был у меня командиром взвода. На фронте он командовал батальоном и держал оборону на реке Ирпень. Его батальон стоял насмерть до последнего человека. Костюка взяли в плен также тяжело раненным, в бессознательном состоянии.

В роте старшего начсостава содержались офицеры, от майора до полковника включительно, — командиры батальонов, полков, начальники штабов. Все они были истощены и полураздеты. Рваные летние гимнастерки и шаровары простреляны, в бурых пятнах крови. На многих — марлевые повязки цвета грязи. От плохого питания раны долго не заживали, гноились и кровоточили.

В нашем помещении находилась группа полковников из похоронной команды. С раннего утра человек пять-шесть уже немолодых истощенных полковников впрягались в двуколку с трупами и вывозили их на кладбище. На двуколке — по 10–12 трупов. С хрипом и стоном, напрягая последние силы, тянули пленные двуколку. Рядом шел унтер и покрикивал:

— Лойе! Лойе!

Если кто-либо, обессиленный, падал замертво, унтер его пристреливал.

Мне рассказали, как создавалась эта команда.

Комендант выстроил всех полковников и заявил, что ему нужны две команды для вывозки фекалий и трупов.

— Кто желает?

Желающих не нашлось. Тогда он начал опрашивать всех по очереди. Первый опрошенный отказался. Комендант приказал дать ему двадцать палок. Два полицая потащили старого полковника на «кобылу» (скамейку), положили животом вниз, связали руки под скамьей, а ноги привязали к скамье. Стянули шаровары и очень старательно отсчитали двадцать ударов. Истязаемый не издал ни одного звука. В бессознательном состоянии, но еще живого, фашисты отправили его в морг.

Вызвали следующего. Тот тоже отказался.

— 25 палок! — крикнул комендант.

После экзекуции и этого отправили в морг.

Вызвали третьего — и этот отказался.

— Тридцать палок! — приказал комендант.

И третьего забили насмерть.

За истязанием наблюдала толпа пленных. Они загудели:

— Душегубы! Звери! Бей фашистскую сволочь!

Толпа рванулась на немцев, но в упор ударили автоматы. Сотни людей были убиты и ранены. Пленные разбегались по баракам, а вслед им строчили автоматы.

А рота полковников стояла.

— Что, будете еще отказываться работать?