Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Нас встретил полковник Матевосян, провел в помещение комендатуры и начал регистрацию. На каждого завели карточку: фамилия, имя, отчество, должность и пр. Я зарегистрировался по своей легенде: Одерий-Новобранец, майор, помощник начальника продотдела 6-й армии.

После регистрации меня направили во 2-й русский полк в 1-й батальон. Привели в казарму. Открыл я дверь и отшатнулся от густого липкого зловонья. Встал на пороге, осмотрелся.

Трехэтажные нары. Пленные лежат сплошняком на всех трех этажах, под нарами и в проходе на полу. С трудом разыскал свою роту, перешагивая через лежащих на полу людей — бледных, худых, изможденных до предела, что называется, «краше в гроб кладут». Многие одеты только в рваные окровавленные штаны и гимнастерки, на которых грязно-бурые марлевые повязки. Многие, сидя на нарах, что-то делали со своим обмундированием. Присмотревшись, понял — уничтожают вшей в складках.

На мое появление никто не обратил внимания, несмотря на то что я был новичком и в гражданской одежде.

Командир отделения, подполковник, указал мне место на цементном полу — небольшой промежуток в 15–20 см между лежащими в ряд людьми. Я осмотрел указанное место и спросил:

— Да разве здесь можно расположиться?

С полным равнодушием ко мне, он бесцветным голосом ответил:

— Ничего, можно. К вечеру вот этот умрет от тифа, будет свободней.

Меня охватили жар и холод. Неужели мне лежать рядом с тифозным?! Стою, осматриваюсь, не зная, что делать. А устал я чертовски, ноги от слабости дрожали и подкашивались. Подполковник же стоит рядом и все с тем же безразличием, будто по скучной обязанности, расспрашивает, из какой я части, когда попал в плен. Когда услышал мой ответ, что я попал в плен в 41-м году, он разочарованно махнул рукой:

— A-а, значит, старый, ничего нового не знаешь. Примак! «Примак». Так называли офицеров, выловленных в селах.

— Да, — отвечаю, — ничего нового не знаю.

У подполковника сразу же пропал интерес ко мне. А меня интересует больше «мое место» на полу. Слышу, что-то трещит под ногами. Будто конопляное семя. Нагнулся, всматриваюсь. Подполковник ответил на мой недоуменный вопрос:

— А это вши трещат. Они, когда человек умирает, начинают перебегать на другого… и вот… трещат…

Присмотрелся я к умирающему, и от ужаса меня качнуло: на его лице, на обнаженной груди — сплошная сетка вшей. Вши пожирали его живьем.

— Да что же это, товарищи? Надо же спасти человека.

— Его уже не спасешь. Этого зверья на каждом из нас миллионы, — спокойно ответил подполковник.

— Чего шумишь, примак? — С верхних полок нар свесилась чья-то борода. — Чего шумишь? Нужно было воевать лучше, не попадать сюда вшей кормить.

— А ты, борода, как воевал, что сюда попал? — злобно крикнул я и вышел из казармы.

Вышел во двор. Здесь воздух свежий, весенний. Он льется из садов, несмотря ни на какие фашистские оцепления. От воздуха слегка закружилась голова, но усталость, чувствую, вот-вот свалит меня с ног. Огибаю казарму и сталкиваюсь с полковником Дедовым, бывшим начальником автобронетанковых войск 6-й армии. Я несказанно обрадовался встрече и позабыл даже о том, что именно знакомые могут ненамеренно разоблачить мои звание и должность.

После первых взаимных приветствий и короткого обмена информацией — как? где? — он спросил:

— Новости какие-нибудь имеешь?

— Да, имею, и очень важные для всех. Но прежде всего нужно устроить свой быт. В этой вшивой казарме раньше погибнешь и не успеешь рассказать, что знаешь.

— Знаешь что, — говорит Дедов, — я старшина генеральского барака, живу в комнате один. Мой товарищ по комнате недавно умер. Поживешь пока у меня, а там видно будет. Пойди и скажи своему начальству по казарме, что встретил, мол, знакомого и временно будешь в генеральском бараке.

Я вернулся в казарму и доложил подполковнику об уходе в генеральский барак.

— Ну что же, поздравляю… там, конечно, жить лучше… дальше от смерти.

Осмотрел я трехэтажные нары с измученными людьми, взглянул на опухшее лицо подполковника, на угнетенно и скорбно опущенные плечи, и так стало больно, так всех жалко, что я не выдержал и нарушил конспирацию:

— Слушай, подполковник, идем-ка в сторонку, кое-что я хочу сказать…

И рассказал о разгроме немцев под Москвой и посоветовал ближайшим товарищам рассказать все, что услышал от меня, но не указывать, от кого именно.

И подполковник, будто как в сказке его опрыскали живой и мертвой водой, ожил, тусклые глаза его заблестели, плечи распрямились, в голосе зазвенели боевые струны:

— Спасибо… спасибо, друг… — не стесняясь, смахнул слезы с глаз, обнял меня и потерся своей щетиной об мою щетину на лице, и я чуть не разрыдался, вырвался от него на свежий воздух.