Я пришел к тебе с приветом…

«Где ж мой платок? – старик воскликнул наш. —
Дай мне хоть свой; отдам тебе на бале.
Что возишься! Да скоро ли подашь?
Ну, дайте вы, хоть вы бы отыскали».
– «Да не найду». – «Вот завели cache-cache!»
– «И у меня! И у меня украли!»
– «Обчистили? Народец-то каков!»
Вся наша цепь без носовых платков.

13

Стою да мельком на нее взгляну.
Знать, от свечей ей томно – от угара.
И жалко-жалко мне ее одну,
Но жалко тож индейского фуляра. —
«А не такую бы ему жену, —
Пожалуй, что она ему не пара».
Вот повели их кругом наконец,
И я топчусь, держа над ней венец.

14

Все кончено. Пустеет божий храм. —
Подробностей уж не припомню дале,
Но помню, что с товарищем я там,
У них в дому, на свадебном их бале.
Стою в гостиной полусветлой сам,
А музыка гремит и танцы в зале.
Не знаю, что сказать, а предо мной
Давнишняя подруга молодой.

15

«Пойдемте вальс! Вы не хотите? Нет?
Но вы должны, – ведь я вознегодую…
Вы сердитесь за давешний ответ?»
– «Я не сержусь; я просто не танцую».
– «Ну, дайте ж руку! ссориться не след.
Та к сердцу ближе. Руку ту – другую».
И без перчатки стала хлопотать,
Чтобы с моей руки перчатку снять.

16

Но тут товарищ мой влетает в дверь:
«Вот где они! Куда запропастились!
Вас кавалер, как разъяренный зверь,
Повсюду ищет. – Вы б поторопились.
Да ты-то что? Не кисни хоть теперь,
Ступай за мной; там словно взбеленились».
– «Нет, уж уволь. Тебе оно под стать,
Ты по полю давно привык плясать».

17

Вот грянула мазурка. – Я гляжу,
Как королева средневекова́я,
Вся в бархате, туда, где я сижу,
Сама идет поспешно молодая
И говорит: «Пойдемте, я прошу
Вас на мазурку». Голову склоняя,
Я подал руку. Входим, – стульев шум,
И музыка гремит свое рум-рум.

18

«Вы, кажется, не в духе?» – «Я? Ничуть,
Напротив, я повеселиться рада
В последний раз. – И молодая грудь
Дохнула жарко. – Мне движенья надо:
Без устали помчимся! отдохнуть
Успею после, там, в гортани ада».
– «Да что вы говорите?» – «Верьте мне,
Я не в бреду, и я в своем уме.

19

А хоть в бреду, безгрешен этот бред!
Несчастию не я теперь виною,
И говорить о нем уже не след, —
Умру и тайны этой не открою.
Тут маменька виновница всех бед:
Распорядиться ей хотелось мною.
Я поддалась, всю жизнь свою сгубя. —
Я влюблена давно!» – «В кого?» – «В тебя!»

20

И мы неслись под пламенные звуки,
И – боже мой – как дивно хороша
Она была! и крепко наши руки
Сжимались, – и навстречу к ней душа
Моя неслась в томленьи новой муки.
«И я тебя люблю! – едва дыша,
Я повторял. – Что нам людская злоба!
Взгляни в глаза мне; твой, – я твой до гроба!»

21