“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг.

Теперь я дам несколько объяснений этому своему действию.

В начале года главная редакция решила издавать бюллетень. Мне предложили написать статью[722]. Я ее написал, отдал рукопись на машинку и выехал из Москвы на 2 месяца. Рукопись была перепечатана на машинке в мое отсутствие, и перепечатанного экземпляра я уже не видел. Эта рукопись затем была публично проработана, и оценка ее была напечатана в газетах[723]. Я допускаю наличие грубых опечаток машинистки, за которые я тоже ответил, но не в этом дело. Дело в том, что творческий коллектив писателей и моих товарищей, составляющий “Две пятилетки”, поступил не в духе коллективизма, не в духе товарищества. Этот коллектив, прочитав мою статью, должен мне прямо сказать, в чем ошибки статьи, – я бы тогда понял это ясно, потому ясно, что в среде коллектива находится ряд людей высоко квалифицированных, особо уважаемых мною. Но дух коллективизма в данном случае не действовал, тот дух, о котором с таким эмоциональным напряжением говорили члены коллектива на многих совещаниях.

Второе. Было несколько собраний. Говорили об издании книг, посвященных двум пятилеткам. Я каждый раз, когда получал повестку, посещал эти собрания. В конце концов выяснилось, что будет издана в первую очередь книга “Картины жизни страны” и что в ней участвует часть коллектива – группа писателей в 7–10 человек[724]. Я остался вне этой группы.

Затем обсуждается и принимается план 2-й книги “Взгляд в будущее”. На первое собрание я повестки не получил случайно (моя фамилия была, кажется, спутана с фамилией другого писателя). На второе собрание – в “Правде” – я был не вызван сознательно, хотя я, советский инженер, – имел двойной интерес для присутствия на таком собрании[725].

Из этих трех фактов, пришедших мне на память, мне стало ясно, что я неполноценный член писательского коллектива, человек “из милости”.

Итак, в первой книге “Картины жизни страны” я не участвую, потому что это участие было, очевидно, признано нецелесообразным.

В отношении второй книги – “Взгляд в будущее” – я и название ее узнал только из газет. Ясно, что и в этой книге я также участвовать не буду: мое участие не нужно.

Я спросил сам себя: куда же я готовлю свое сочинение? Этому сочинению по плану и темам первоочередных книг некуда попасть, оно там неуместно. Да и кроме того, вторая книга выйдет лишь в 1936 году, я же по разным обстоятельствам не могу ожидать 3-й книги, куда я, возможно, попаду со своим произведением. Ведь будет конец 1936 года или начало 1937-го?

Вот поэтому я отдал свою рукопись, назначенную для “Двух пятилеток”, в журнал “Красная новь”, а для “Двух пятилеток”, как для издания, мое участие в котором не носит срочного характера (не по моей вине, как видно из изложенного выше объективного материала), у меня есть еще две рукописи – одна совершенно отделанная и готовая (антифашистская по своему характеру)[726], другая – повесть – не вполне законченная, но которую я с избытком управлюсь закончить ко времени нужды в ней[727].

Я прошу главную редакцию принять от меня по договору эту повесть. Размер ее – 20–25 авт<орских> листов; но если она удовлетворит тем предельно высоким требованиям, которые поставлены перед участниками коллектива “Двух пятилеток”, то, я думаю, размер рукописи не послужит препятствием к ее изданию. Если это не годится, прошу принять готовую небольшую вещь на антифашистскую тему.

Если оба мои предложения непригодны, то прошу выдвинуть свое предложение, которое я постараюсь исполнить.

В заключение должен сказать, что это письмо написано не затем, чтобы излить свою личную обиду – я не принадлежу к обиженным и обижающимся, – а затем, чтобы Вы вместо маленькой рукописи приняли большую и чтобы впредь у Вас все члены коллектива были равноправными – в смысле подготовки к той качественно совершенной работе, которую Вы им предложили, а они приняли.

С тов. приветом Андр. Платонов.

25/vii 35.

Печатается по машинописи с авторской правкой: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 4. Ед. хр. 5. Л. 5–7.