«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы)

В конце концов, я здесь совершенно одинок. Абсолютно. Глубокая грусть, подобная здешней тишине гор и пустынь, охватывает меня. Сказывается, конечно, и дорога, которая зашатала меня. Но ты почему-то мне кажешься такой далекой, как будто я обратно тебя никогда не достигну. И действительно, я очень далеко нахожусь, здесь медленно тянется время. Стараюсь занимать себя работой, и в вагоне сколько возможно занимался ею. Но беспокойство за вас обоих никогда не оставляет меня, и неподвижность, в которой я нахожусь всего несколько часов, уже тяжко гнетет.

В Ашхабаде я думаю пробыть 5–6 дней, после чего тронусь в путешествие, а потом – после путешествия – поеду в Воронеж или Ленинград, не знаю сам, как решить.

Здесь лежит снег, но днем светило ясное солнце и снег, наверно, завтра растает.

Ну, будьте здоровы, целую и обнимаю вас обоих. Андрей.

Тотик, ты там гляди!! Муся!

Фельдману («30 дн[ей]»)[571] посылаю одновременно подстегивающую открытку, чтоб он скорее перевел деньги на сберкассу ГИХЛа. Дней через 7–8 ты (Тотик знает где) зайди туда и спроси, имея на руках мою доверенность и профбилет. А про меня скажи, что я уехал и, стало быть, деньги должна получать ты. Фельдману я пишу также о пьесе. Возможно, что он зайдет к тебе для подписания договора. Вообще я стараюсь и помню о всех своих оставленных делах и веду их при помощи корреспонденции.

Твой Андрей. Тотик?

Дай отчет в письме – куда ты истратил деньги, которые я тебе подарил? Не ври только.

Впервые: Волга, 1975. С. 169 (фрагмент, с датировкой: 1936). Печатается по: Архив. С. 516–517. Публикация Е. Роженцевой.

{193} М. А. Платоновой.

21 января 1935 г. Ашхабад.

21/I, 8 ч[асов] веч[ера] (6 ч[асов] по московскому), Ашхабад.

Дорогая моя Муся!

Только это у меня и осталось – писать тебе письма и вспоминать о вас обоих.

Я живу здесь плохо во всех отношениях. Мне совершенно даже некуда пойти, я все время один. Сегодня искал Эйхенвальда, но забыл, где он живет, так и не нашел. Тут рано темнеет, электрическая станция еще не пущена, у меня в номере горит маленькая керосиновая лампа, и я при ней пишу это письмо.

Снег сегодня стаял. Горы стоят темные, лишь на верху их белеет снег. Ночь еще очень долга, и у меня к тому же бессонница, несмотря на утомление дорогой. Тотика, конечно, нельзя было бросить в эти условия, но как было бы мне нескучно и хорошо с ним. Ты для меня хорошая жена, хотя у нас у обоих с тобой есть крупные недостатки, но они все же меньше достоинств нашего брака, поэтому он и существует.

Я здесь стараюсь спешить работать, в том смысле, чтобы найти, открыть что-либо действительно стоящее, годное как косвенное сырье для пьесы. Но всегда надо больше рассчитывать на себя, чем на внешний материал. Пока ничего ясного еще не нашел, но это ведь всегда бывает так у меня: я нахожу нужное неожиданно и часто не тогда, когда ищу.

Я очень бы хотел увидеть хоть на минуту, как вы там живете с Тоткой, есть ли кто у тебя в помощниках, как Тотик учится и ведет себя без меня. Мне кажется, что без

[меня] он должен вести себя солидно. Поцелуй его за меня и обними сама себя. Холодно, сейчас здесь – 10…15°, а рама в окне одна, и печь не топят. Ложусь спать с памятью о вас.

До свиданья, дорогие. Андрей.

Впервые: Волга, 1975. С. 168–169 (фрагмент).

Печатается по: Архив. С. 517–518. Публикация Е. Роженцевой.

{194} М. А. Платоновой.

25 января 1935 г. Ашхабад.

Телеграфируй немедленно срочной, какая критика[572].

Не отчаивайся.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 518. Телеграмма. Публикация Е. Роженцевой.

{195} М. А. и П. А. Платоновым.

12 июня 1935 г. Москва.

М[осква], 12/VI, 1 ч[ас] ночи. Дорогие дети!

Не знаю – дойдет или нет эта открытка до вас: точный адрес ваш мне еще неизвестен[573]. Пишите скорей – как вы устроились, чем вас кормят, хорошо ли море, – обо всем, даже о мелких делах и событиях.

На другой день после вашего отъезда явился Жорж, а 9-го он уехал в Ростов[574]. Заходил Сац[575]. В 6 №ре «Лит[ературного] крит[ика]» все же идет его положительная статья обо мне[576], – он ожидает для себя некоторых неприятностей. Чувствую себя плохо без вас, я привык жить только в семье и любить вас обоих. Все время очень скучно. Кошка Тихон и то тоскует по вас, мяукает, 3 дня ничего не ела, даже колбасу, – купил молока, теперь ест по-прежнему. Сижу до света за письменным столом, пишу про ад и рай в пустыне[577], пока не застыну от усталости и ночного холода. Погода здесь, как и при вас, частые дожди и пр[очее]. Валя[578] ночует. Петя[579] уехал. Целую и обнимаю вас. Жду длинных писем. Нужны ли деньги?

Ваш А.

Впервые: Архив. С. 519. Почтовая карточка. Публикация Н. Корниенко.

Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 3, ед. хр. 16, л. 1.

{196} М. А. Платоновой.

15 июня 1935 г. Москва.

Дорогая Мария.

Почему ты не пришлешь письма? Или ты поступаешь по-старинному – «с глаз долой – из сердца вон»?

Мне же ведь очень скучно. Хоть и велика Москва на глаз, но она бывает пустой, когда нет в ней того, кого любишь.