— На то имею разрешение от самого Его Величества — приврал я. Но это подействовало. На востоке чинопочитание — в крови.
— Раз так, то я готов. Свяжусь с Шуховым. Бумаги пришлю вам в столицу.
— Стройте сразу две колонны — по разным проектам. Посмотрим, какая удачнее.
Озадачив магната, я прослушал молебен, с удовлетворением отметив, что крещусь в нужных местах почти автоматически. Важно покивал речам представителя дома Ротшильдов, на чьи деньги и построен нефтепровод. Похлопал губернатору, перерезавшему ленточку. И отправился на торжественный обед — ну в самом деле, как в Грузии без застолья?
Посидели, закусили и выпили мы настолько хорошо, что на обратном пути губернатор пригласил меня в свою коляску и поехал я обратно в Тифлис со всем шиком, даже в сопровождении четырех казаков конвоя.
Дорожный разговор неизбежно коснулся недавних событий на Эриванской площади и барон, хоть и наступал на горло своей песне, но в конце концов не удержался:
— А ведь мы этих смутьянов изловили!
— Поздравляю, Павел Александрович! И как же такое удалось?
Пришла пора надолго попрощаться с Камо и Сталиным?
— Представьте себе, эти мерзавцы имели доступ в Физическую обсерваторию и ничего лучшего не придумали, как хранить там матрац с бомбами!
— Э-э-э… бомбы? В матраце? Зачем?
— А зачем они вообще бунтуют, дражайший Григорий Ефимович? Ну я еще понимаю, мастеровые, у них жизнь не сахар. Но ведь эти все социалисты — через одного из приличных семей! — и барон тихо добавил, наклонившись к моему уху: — Даже князья есть!
Я сокрушенно покачал головой — экое падение нравов!
— А как обнаружили-то?
— Пока не было ночных наблюдений, все экспроприаторам сходило с рук, а давеча, после проведения обсерваций решил сотрудник под утро подремать. А в матрасе бомбы, ха-ха-ха!
Я отзеркаливал губернатора и радовался вместе с ним. А он продолжал — прибывшие полиция и жандармы немедленно опросили всех, до кого смогли дотянутся и установили, кто принес матрас. Ну а дальше дело техники — облавы, обыски, допросы… И разумеется, по личному указанию губернатора.
— Главарей взяли, но вот денег пока не нашли, — посетовал Траубенсберг.
— Ништо, Павел Александрович! Вы человек распорядительный, управитесь, сыщутся деньги. Я буду в Царском, непременно расскажу государю про такую удачу.
Барон даже засветился изнутри. Так мы и ехали, за разговором о процветании губернии, причиной чего являлся ни кто иной, как мой визави, и расстались в городе совершеннейшими друзьями.
Еще два дня ушло на борьбу с грузинским гостеприимством — я был зван отобедать к Манташеву в особняк на Паскевича, а следом к губернатору. Чуть не помер от обжорства, но приложил все усилия для того, чтобы обаять последнего.
Так что на поезд меня провожал сам губернатор, а мой багаж — чемодан, набитый деньгами — сдавал его адъютант.
Глава 6
Тифлисские деньги жгли карман. Их нужно было срочно вывозить в Европу и там отмывать. Но быстро выехать не получилось — по приезду в Питер меня ждало внезапное знакомство с семьей. Стоило только с помощью Евстолия пробиться через шумную толпу паломников, покупателей настолок и появится во дворе общинного дома, как на грудь бросилась пожилая, растрепанная женщина. Пахло от нее застарелым потом и почему-то пирогами.
— Гришенька, отец наш родной! Свиделись наконец!
— Я отче, говорил ей сидеть тишком дома, — Распопов наклонился к моему уху. — Не послушала Прасковья!
Я понял, что в столицу приехала семья. В полном составе. И с этим надо срочно что-то делать.
— А как сидеть тишком?! — заголосила жена, услышав слова шурина — Приставы церковные ходють и ходють, на допросы зовут. Дело на тебя завели, Гришенька. О хлыстовстве. Меня допрашивали, соседей…
Я выругался про себя. Феофан попер в атаку. Небось еще и митрополита привлек. Ладно, это пока ждет, а что делать с женой и тремя детьми? Две девочки-подростки и паренек лет пяти-шести в сапожках стояли рядом, с удивлением разглядывая все происходящее.
— Ну хорошо, что не в скопцы записали — я подмигнул жене, вокруг все засмеялись
— А вы что же… Не обнимаете отца родного? — мне пришлось самому подойти к детям, который уже явно подзабыли папашку и сесть на корточки. Только после этого девочки, колясь об бороду, обняли меня, а сын так и продолжал дичиться, кинулся к матери, вцепился в подол.
— Уже годик как тебя не видели, Гришенька — вздохнула Прасковья — Поперву в Казань ты ушел, на моленье. А потом и вовсе в столицу подался. Отвыкли.
— Про тебя, Прасковья и про деток я не забывал — я оторвал от себя дочек, встал — Вспомоществование слал, молился. А нынче и вовсе поведу вас к царю.
— Как к царю?! — жена попятилась, окружающие пооткрывали рты