Читаем Я решил стать женщиной полностью

- Тьфу, ты! Что за дочь у меня! Ничего ей неинтересно, - но Лев Ефимович уже сам увлекся воспоминаниями, сделал глоток чаю и продолжил. - В общем, заткнулся он и совсем притих. Привозим на Старую площадь, затаскивают скульптуру на пятый этаж:, освободили мне столик:, ставим:, нашли мне клей:, приклеил я голову. Приходит Фурцева, членом ЦК она была, культурой занималась, и этот, как его, чёрт... все были, весь президиум или как его: Политбюро. А у меня друг, главный архитектор был - Посохин, Дворец съездов он делал, не было его. А был архитектор, которого Хрущев тоже перетащил с Украины, маленький такой, горбатенький, но симпатичнейший был человек. Он подходит и говорит: <Я в восторге от Вашей работы!>. И Фурцевой тоже очень понравилось. Обсудили, ну, и все: <Никите Сергеевичу надо показывать>. Сразу макет в машину, и все едем в Кремль прямо в кабинет к Хрущеву. Миша Посохин пришел, он там же был. Ждем. Приходит Хрущев и Микоян с ним, стоит рядом с Хрущевым, губами шевелит, он всегда губами шевелил, - и, конечно, артистичный Лев Ефимович минуты две шамкал губами, демонстрируя нам и Микояна. - Этот хохол-архитектор сразу Хрущеву: "Гениально, надо утверждать". И Хрущев подписывает нам все бумаги: прямо на коленке, коленку поднял, положил бумагу и подписал: "Утверждаю".

- А почему на коленке? - удивилась я. - Что, стола не было? Это же в его кабинете происходило?

- А у него в кабинете всё было заставлено, на столе снопы то ли пшеницы, то ли ещё чего-то: не помню уже. И весь кабинет тоже заставлен, как на выставке: Он тогда совсем свихнулся на сельском хозяйстве и своей кукурузе. Он к столу подошел, ногу на стул поставил и прямо на коленке подписал: Меня опять все поздравляют. Едем с хрущевским архитектором к председателю Моссовета. Нам повезло, в этот же день Совет был назначен. Председатель Моссовета увидел подпись Хрущева и, конечно, мне всё сразу в тот же день утвердили. Ну, потом Госстрой и всякие, всякие, всякие: Все должны были утвердить. Мне дали заброшенный кирпичный завод на Ленинском проспекте, нагнали туда людей разных:, студентов. Бедные, они в мороз всё мне там расчистили, сделали мне стеклянный верх для хорошего освещения, поворотный круг: ну, наверное, с две эти комнаты, и я начал работать.

Начали искать камень для монумента. Искали по всей стране, на Украине искали... Ну, нигде нет такого! Высота - девять метров! Где такой возьмёшь? Мне все уже - чудак ты, делай из нескольких. И Фурцева, красивая баба была, умная... тоже мне: "Да делай из двух или трех камней, не успеваем по срокам". А я ей говорю, если сделаем не из одного камня, то точно скажут - ваш Маркс лопнул или ваш Маркс треснул. Она на меня смотрит так хитро, и одним глазом мне подмигнула: "Ну, и умный же Вы, Лев Ефимович. Правильно, надо искать камень, делать из одного".

Ездили мы по стране, ездили... и маленький был карьер такой - Кудашевский, и паренек там работал, одного глаза у него не было. Говорит, есть такой камень. Привозят нас в карьер, мы там выпили и завалились спать на сеновале. Утром просыпаемся, слышим - пых, пых, пых, пых... Выходим, едет парнишка этот на тракторе. Поехали смотреть. А там они уже наделали дыр по периметру в камне - шурфы называются: ну, нужного размера. А когда на морозе заливаешь туда воду, она замерзает и, хрясь, и камень лопается, где надо. В марте это было, холодно: Смотрим, готовый камень. Ну, тут танков нагнали, вначале четыре танка его тянуло, меня чуть не убило. Лопнул стальной трос и над головой у меня по березе ба-бах! Березу перешибло, как спичку, она соскочила, вначале встала стоймя и у-уф... и завалилась, - рука Льва Ефимовича под аккомпанемент <у-уф> медленно и тяжело упала на стол, пустая рюмка опрокинулась со звоном, но не разбилась. Так же эффектно, наверное, падала берёза. - Ох, перепугался я тогда, Смерть рядом прошла: Встал подальше. Поставили шесть танков, сдвинули камень. Потащили волоком к железной дороге, а туда уже пригнали знаменитую платформу, она сама 200 тонн весила, башни на ней перевозили.

- Какие башни? - поинтересовалась я.

- Ну, башни! Эти: Не знаешь что ли какие башни?... - и тут же забыв про башни, Лёва продолжил. - А вот физику изучал? Как такую махину, гранит девять метров, затащить на платформу?

- Ну, и как? - без надежды на свой инженерный гений сразу сдалась я.

- А-а-а! Это я придумал, затаскивали, как в Египте пирамиды строили, поднимают чуть домкратом, подсыпают песочек, еще поднимают, опять подсыпают: Так и загрузили. Микоян дал команду - нам зеленый свет до Москвы, а до Москвы надо было ещё все мосты укреплять. Пока мы ехали, перед нами укрепляли. Вес такой!

- А откуда везли?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное