Самуэль Мун прошел в кабинет, устало улыбнулся врачу, дождался приглашения и сел на кушетку. Ложиться он не стал. Он выглядел помятым, Аделия почувствовала слабый запах алкоголя. Серо-зеленые глаза художника стали прозрачно-серыми, потускнели, скулы ввалились. Трехдневная щетина оттеняла лицо темными пятнами. Волосы давно было пора постричь. И при этом на нем был идеально отглаженный костюм из молочного хлопка, рубашка на загорелой груди расстегнута на две верхних пуговицы, а отросшие волосы расчесаны идеально.
— Я прошу прощения, пил, — вместо приветствия сказал Сэм. — Я снова спал с Кристианной. А потом пришел домой и спал с Теодорой. И опять не помню ничего, что было между мной и Тео. Скажите, доктор, может, она опаивает меня каким-то зельем, чтобы я ничего не помнил? Может, это так ужасно, что моя психика просто защищается от нее? Или так прекрасно, что я настолько дорожу воспоминаниями, что прячу их от самого себя?
— Если хотите, мы можем попробовать гипноз, — спокойно предложила Ковальская.
— Я пока не готов к гипнозу, доктор, — покачал головой Сэм. — Я просто хочу понять, что происходит, понять, что мне с этим делать. Я помню, как целую ее, помню, как выглядит ее тело, как пахнет ее кожа, помню, какая она на ощупь, что она прохладная, холоднее, чем у меня. Но я не помню, как владею ей. Все, что идет за прелюдией, растекается. Будто и не было. Будто этой женщины нет в моей жизни, и я все себе придумал.
— Массовых галлюцинаций такого рода не бывает, а я часто вижу новости о Теодоре Барт. Если та женщина, которую показывают по телевизору, и та, которую вы видите дома, одно и то же лицо, значит, она реальна.
— Как убедиться в том, что это именно она? — улыбнулся Сэм.
Аделия смягчилась.
— Что вас беспокоит, Сэм? Что вы не помните секс с Теодорой? Или что вы изменяете ей, потому что хотите все помнить и контролировать это?
— Я изменяю ей не потому, что хочу что-то контролировать. Это… это другое.
— Что же?
— Я так живу, — пожал плечами Мун. — В последнее время мне сложно рисовать.
Ковальская промолчала. Он резко переключился, а это значит, что подавлен и потерян. Мун отвел глаза. Он будет скакать с темы на тему, немного успокоится, а потом опять уйдет в запой. Он не поддавался терапии и не хотел прорабатывать ничего внутри. Он хотел просто говорить и балансировать на этих разговорах, как делает большинство. Но он щедро платил ей, а она не имела ничего против того, чтобы за хорошее вознаграждение послушать нытье известного человека. Хотя прекрасно понимала, что это не ее клиент.
— Я боюсь подходить к картине, боюсь снова нарисовать ангела или увидеть его в деталях. Сны стали гуще, мысли мрачнее.
— Вам станет легче, когда маньяк будет пойман?
Мун поднял глаза на доктора.
— Когда он будет пойман, я вздохну спокойно. Ведь только так я на сто процентов буду уверен, что это не я.
Глава одиннадцатая. Говард Логан
Говард допил кофе (пятую кружку за этот день), прицельным броском отправил смятый стаканчик в урну и посмотрел на Карлина, который с независимым видом вытянулся в большом кожаном кресле. Они оккупировали кабинет Грина. Сам Грин отсутствовал. Аксель пропадал у шефа, отчитываясь о проделанной работе. Каждый час он возвращался к команде и требовал информации, Логану приходилось держать оборону. Они в ускоренном темпе искали сведения о пропавшем Александре Мирдоле и его сестре, но пока не могли пробиться. Война за правду шла несколько дней, и все порядком подустали, пока Лок не психанул и не кинул запрос своему старому другу-хакеру. Что, естественно, было возможно сделать только неофициально. Грин рассвирепел, но успокоился, когда Логан пообещал потом свести концы с концами для руководства.
Говарда мелко трясло от кофеина. Зрачки расширились, словно он обкурился. Молодой полицейский даже подумывал о том, чтобы взять у Лока пару косячков, но так и не решился заговорить с ним о перерыве. Или времени не нашел. Рэй в свою очередь не вылезал из архива, перепроверяя списки учеников Штерна и надеясь, что найдет еще что-то. Будто они могли что-то упустить.
Они точно что-то упустили. Говард поднял затуманенный взгляд на некогда белую стену. Еще месяц назад здесь висело три с половиной фотографии, линии еще не были прочерчены. Сейчас стена напоминала аппликацию больного шизофренией. В ней присутствовала определенная гармония, но в целом эта паутина фотографий и взаимосвязей, реализованных с помощью красной шерстяной нити, стала совершенно нечитаемой. Последней каплей стал момент, когда они попытались вписать в эту картину жертв Душителя. Убийства наслаивались друг на друга по датам, но между ними не было никакой связи. Или они ее не видели.