Я рисую ангелов

Говард мягко двинулся по часовой стенке, обходя дом. Окна оказались занавешены, с улицы невозможно было увидеть, что происходит внутри. Это странно, потому что при прошлом посещении этого дома полицейский видел, что шторы распахнуты. Мун явно не любил лишней тьмы, ему хватало ее в картинах и в душе. Говард передвигался боком, не отрывая взгляда от окон безлюдного дома. Он бы отдал все на свете, чтобы научиться видеть сквозь плотную ткань. Надо было взять тепловизор. Узкая тропинка вела прочь, огибая здание. Проект дома оказался типовым, и, как и ожидалось, с обратной стороны обнаружилась маленькая дверь. Выход из кухни. Рядом с ней расположилась уличная печь с барбекю. Говард приблизился к двери, вспоминая планировку. Кухня находилась ближе к фойе, чем хотелось бы, но лучшего места, чтобы попасть в дом, могло не быть. Действовать нужно предельно аккуратно. Да, он взломает замок и влезет в особняк самого известного в Треверберге художника. И потом будет отвечать головой за то, что сделал, но интуиция твердила, что это единственно правильный выход. Говард прикоснулся к ручке двери и вздрогнул от неожиданности — она была ледяной. В доме что-то грохнуло. Стажер резко выпрямился, вскинув пистолет, и замер. Послышалась возня и приглушенный ропот. Там точно кто-то был. Конечно, это может быть пьяный Мун, который разбил бутылку с виски или перевернул стол. Но что-то подсказывало Говарду: это Рафаэль.

Воспользовавшись тем, что находившийся внутри человек сосредоточился на чем-то другом (по-прежнему слышалась возня), Говард присел перед дверью и попытался открыть замок. Нацепить глушитель на ствол и прострелить его к чертям или взломать отмычкой? Он окинул взглядом стену, ища другие пути входа, но вернулся к черному ходу. Подвала в этом доме не было (или он не обнаружил вход), больших и открытых окон на первом этаже тоже. В доме снова что-то грохнуло, послышалась ругань. Логан выдохнул, встал, приставил глушитель к пистолету и прострелил замок.

Ногой распахнул дверь.

— Полиция Треверберга, ни с места! — крикнул он в пустоту, пересекая короткий коридор, кухню и вылетая в фойе.

От увиденной картины стажер едва не уронил оружие. И дело не в том, что его интуиция не подвела, и перед ним действительно стоял Рафаэль, вернее, Алексон Магдер собственной персоной, а в том, что Грин оказался совершенно прав. Маньяк пошел дальше. Посреди огромного просторного фойе стояла не собранная до конца рама два метра в длину и метра полтора в ширину. Ее наклонили под углом в сорок пять градусов, сделав упоры из дерева. Судя по всему, падал как раз один из таких упоров. Под рамой на полу валялся ребенок. Оторванные у рамы нити и разорванная на плечах и бедрах кожа свидетельствовали о том, что ребенок сорвался с креплений и упал на пол, когда маньяк укреплял свою картину.

— Не с места, — предупредил стажер, почувствовав, что Рафаэль собирается изменить положение.

Магдер был облачен в плотный хирургический костюм, ноги в бахилах, обвязанных скотчем, на талии резиновый ремень, удерживающий не самую комфортную одежду, на руках — хирургические перчатки белого цвета, в левой руке скальпель. На голове шапочка, на глазах — прозрачные очки. Костюм заляпан кровью. У ног стоит ведро с ней же, рядом разбросаны кисти. Под ребенком на полу лежит измазанный холст. Он пытался создать картину нового типа, но что-то пошло не так.

— Я должен дорисовать, офицер Логан, — неожиданно спокойным голосом проговорил убийца.

Говарду не удавалось поймать выражение его глаз, очки надежно скрывали эмоции, ослепляя полицейского. Скальпель против пистолета вряд ли поможет, но стажер вполне отдавал себе отчет в том, что он не имеет достаточно опыта, чтобы остановить маньяка, если тот подготовлен чуть лучше, чем студент академии.

— Урок рисования окончен, — сказал Говард. — И ваши состязания с Эдолой тоже.

Алексон покачнулся.

— Эдола? Что с ней?

— Сдалась. Раскаялась перед своим мужчиной и будет проходить лечение.

Он блефовал. Нагло врал этому человеку, нащупав ту тонкую нить, которая позволит перехватить инициативу и заковать его в наручники. Сестра — единственная женщина, которая была ему дорога, и единственный человек, кто имел на него влияние. Убийца упал на одно колено, глухо застонал. Пнул раму, от чего она слетела с упоров и рухнула на тело ребенка. Взмахнув рукой, он сделал резкий жест, который Говард не сразу смог опознать. Лишь тогда, когда на белом воротнике костюма проступила кровь, он понял, что случилось. До того, как Логан подскочил к убийце и вырвал у него из рук скальпель, ударив по пальцам, тот успел чиркнуть лезвием еще раз. Кровь брызнула во все стороны — он перерезал сонную артерию.