Я рисую ангелов

Юноша упаковал рюкзак, завязал его, пересек комнату и положил руку ей на плечо, чуть наклонившись, чтобы заглянуть в глаза. За два года он существенно вырос и стал выше почти на две головы.

— Что бы ни случилось, помни, что я до конца своих дней буду благодарен тебе за тепло. И дело не в бумагах. С первых дней после смерти родителей ты была рядом. Я это помню. И сделаю все, чтобы отплатить тебе добром за добро.

— Просто останься живым.

Он кивнул, снова улыбнулся своей серьезной улыбкой, которая никак не вязалась с возрастом, взял рюкзак и молча вышел за дверь. Он запретил себя провожать. Не сказал, куда летит. Саре не нужно было знать деталей. Ей нужно было осознать только один простой факт. Она осталась одна.

* * *

Весна 1987 года

Треверберг

Энола Мирдол смотрела на Сару странным взглядом существа, которое настолько в себе, что не полностью осознает, где находится. Девочке было тринадцать, она жила здесь уже десять лет. Александр навещал ее по мере возможностей, но не стремился оформлять опеку. Сара не осуждала — сиротам сложно устроиться в этом мире и часто намного правильнее было остаться в детском доме, чем перебиваться с хлеба на воду со старшим братом, который пока не встал на ноги. Энола понимала. В свои тринадцать она казалась совсем взрослой, неуловимо напоминая Саре поспешно повзрослевшего Акселя.

Пять лет назад Дерек Смол отправил Сару на переквалификацию. Она получила специальность детского психолога, сменила должность и теперь работала не только с мальчиками. Из простой нянечки, которая десятилетиями не смела ни о чем мечтать, она превратилась в осторожного, но внимательного специалиста, который любил детей и подростков и умел с ними общаться. Она вела арт-терапию, все время училась, узнавала новое. И уже несколько раз приходила к директору для того, чтобы повторить слова благодарности за то, что именно ее он отправил на учебу, хотя в детском доме, практически лишенном финансирования, с любыми активностями было сложно.

В 1885 году детский дом получил существенный транш от лорда Кеппела, главного архитектора Треверберга. А вместе с деньгами — еще одно здание неподалеку, куда перенесли классы. Саре выделили собственный стол в большом кабинете, где сидели все психологи. И по определенным дням ей переходил в безраздельное пользование небольшой приемный кабинет, где можно было поговорить с детьми наедине. Жизнь перевернулась, но не закончилась.

Аксель писал ей письма, и женщина уже почти смирилась с тем, что его нет рядом. Ей нравилось думать, что ее мальчик совсем вырос. Сколько ему было? Восемнадцать. Она бы многое отдала, чтобы его увидеть, но, к сожалению, отпуска не выло. Юноша написал, что не сможет сообщать о своем местоположении. На конвертах не было отметок почтовых отделений, и Сара решила, что письма передает внутренняя военная почта. В мире постоянно шли войны. Значит, он где-то там. Но он был жив. Жив и здоров, она чувствовала.

Энола потянула ее за рукав. Сара, задумавшаяся об Акселе, вздрогнула.

— Александр не приехал? — спросила девочка, тряхнув тугими кудрями небрежно скрученных в хвост волос.

— Пока нет, — покачала головой Сара. — К его приезду придется приготовиться.

Энола остановила на ней свой неподвижный, не по-детски холодный взгляд. В глубине этих глаз читалась смутная угроза. И такого уровня ярость, которую можно увидеть только здесь, в детском доме. Подобную ярость испытывает раненный зверь. Подобную ярость испытывает брошенный ребенок. Энола не помнила своих родителей, в детский дом она попала малюткой. Она не говорила ничего плохого, не жаловалась и не строила планов мести всему миру. Она была тихой и спокойной девочкой, но Саре рядом с ней становилось не по себе. Она даже хотела смалодушничать и отказаться от работы с Энолой, но пересилила себя. Дерек для нее столько сделал, она не могла его подвести. Энола ходила в группу арт-терапии, но ее рисунки оставались совершенно нечитаемыми. Иногда они были ужасными, много черного и красного, нарисованные тела, аварии, веревки для висельников. Иногда на них была природа или счастливые зарисовки о минутах, когда приезжал Александр.

Интересно было другое. Энола определенно ждала встреч с братом. Но также определенно она от них не зависела. Она вела себя с ним как старшая сестра, а не младшая. А он тушевался под ее взглядом. Сара чувствовала между ними странную, неестественную и нелогичную связь, но не могла до конца понять, чем вызвано это ощущение, а поэтому старалась просто не думать.

— Ты уделяешь мне много времени. У тебя нет других детей?

Вопрос прозвучал так буднично, будто девочка спросила, где лежат краски.

— Мой сын в армии. Я рассказывала.

— А. Аксель. Я его помню. Он жил здесь. Ты его усыновила. Не хочешь удочерить меня?

— Ты не хочешь, чтобы я тебя удочеряла, но спрашиваешь. Зачем тебе это?

Девочка пожала плечами, потянула себя за хвост, вздохнула и стянула резинку с тугих волос.

— Мне интересно услышать ответ.

— На моих устах печать молчания.