Я рисую ангелов

Сара постаралась улыбнуться, но не смогла. Холодный взгляд Энолы резанул ее по лицу. Губы девочки растянулись в странной, жуткой ухмылке. Взгляд не изменился. Он по-прежнему походил на мутное стекло. Острый. Странный. Нечитаемый.

— Значит, не хочешь. Тревербергу не нужен был бы детский дом, если бы ты могла всех нас забрать к себе. У тебя есть сын. Аксель красивый. Но далекий. Он ни с кем тут не общался, был сам по себе. Даже с Александром. Я помню. Это было давно, но я помню.

— Он много учился. А друзья у него были. Старшие мальчишки, они давно ушли из детского дома.

— А возвращаются?

— Никто не хочет сюда возвращаться, — развела руками Сара. — Мы смогли сделать ремонт, стало уютно. Но мы не можем заменить вам дом или семью. Очень стараемся. Иногда получается. Но…

— Не оправдывайся, оправдания от взрослых — это глупо, — прервала Энола. — Это обычный детский дом. Место, где собираются те, кто никому в этом мире не нужен. Ты хорошо с нами обращаешься. Не обижаешься, когда мы тебя подводим. Когда воруем краски или портим бумагу. Никогда не кричишь. Ты не мама. Но ты… Я читала книгу, в ней к таким женщинам обращались как кормилица, — девочка хмыкнула. — Раньше ты не работала со мной, но сейчас ты почти как кормилица.

Сара улыбнулась. Ей стало легче, как только пристальный взгляд ребенка сфокусировался на бумаге.

— Большего мне и не нужно. Скоро начнется занятие. Нужно подготовить класс. Поможешь мне?

Энола вскочила с места.

— Да. Я люблю обустраивать комнату.

* * *

Вечер того же дня

«Саре Опервальд, Треверберг. Лесная улица, 4. Детский дом имени Люси Тревер.

Лейтенант Грин в госпитале по причине ранения. Штаб».

Сара перечитывала короткую телеграмму, которую принес ей мрачного вида молодой человек в серой шинели, не веря глазам и не понимая, что это значит. Аксель сменил фамилию? Он ранен? Серьезно ранен, раз они сообщили. Или он убит, а они просто деликатничают с почти пожилой женщиной? Почва уходила у нее из-под ног, голова кружилась, а мысли неизменно возвращались к желтому клочку бумаги.

Она рано вернулась с работы. Разговор с Энолой и занятия высосали силы до капли. Сара мечтала о ванне, тишине, хорошей книжке и привычном бокале хорошего крепкого вина. А может и о двух бокалах разом — она заслужила. Заслужила, быть может, больше, чем кто-нибудь другой. До сорока лет Сара не брала в рот ни капли алкоголя. Но после отъезда Акселя поняла, что сойдет с ума, если дома не будет хотя бы маленького запаса. Хотя бы глоток терпкой жидкости, который поможет забыться и уснуть. Сара не могла считаться алкоголиком, она не уходила в запои, не теряла самоконтроль. Но и уснуть без бокала красного вина она уже не могла. Ей казалось, что в вине растворяется ее боль. Но сейчас, держа в руках странную телеграмму, она боролась с желанием дойти до бара, который открылся неподалеку. Ей хотелось чего-то невозможно крепкого, резкого и молниеносного. Страх сжимал сердце, дышать не получалось. Лучше бы не было никакой телеграммы. Лучше бы она ничего не знала. Получила бы похоронку и умерла бы вместе с сыном. Но нет. Судьба жестока, а у военных порядки вообще нечеловеческие.

Сара зло смахнула слезы с щек.

Она давно не плакала. Наверное, с тех пор, как Аксель ушел, так и не плакала. Но сейчас хотелось. Хотелось чувствовать себя маленькой девочкой, прижаться к чьему-то плечу и просто плакать, плакать, пока не очистится душа. Она подошла к столу, чиркнула спичкой, подожгла телеграмму и бросила ее в пепельницу. Замерла, наблюдая, как медленно, но все быстрее огонь пожирает слова, принесшие ей столько сомнений и боли.

Аксель ранен. Ранен. Ее Аксель ранен. Это невозможно. Это ужасно. Это очень страшно. Особенно в виду того, что она даже не знает, где он и чем занимается. Лейтенант.

Она достала бутылку вина из специального шкафчика, привычным движением избавилась от пробки, поставила вино на стол. Бокал пришлось искать среди оставленной со вчерашнего дня грязной посуды, мыть. Справившись с этой неприятной задачей, женщина налила себе напиток и сделала несколько жадных глотков. Успокоилась. Наполнила бокал до краев, посмотрела на бутылку так, словно на той должен был быть написан ответ, поставила ее обратно на стол и села в кресло.