Я рисую ангелов

Он взял списки, составленные по текущим жертвам. Наложил их на дату смерти второго ребенка Мерта. Разочаровался, обнаружив, что совпадений так же много и они такие же беспорядочны. Мерт относился к среднему классу, и в городе с монополиями в определенных отраслях не имел никакой возможности иметь другой набор потребительских и поведенческих характеристик, чем любой другой из родителей жертв. Но в момент, когда Говард сравнил списки времен первой жертвы и все, что получилось в 2000–2001 годах, картинка проступила. Такое чувство испытывает близорукий пациент, который сидит на приеме у окулиста. Врач меняет на массивной железной оправе линзы, а перед глазами проступает все более четкая и понятная картинка. А когда из собственного минуса ты резко начинаешь видеть отчетливо и ясно, кружится голова. И даже может начать тошнить.

Говард потер глаза пальцами. Голова раскалывалась, но он отметал от себя эту боль, концентрируясь на том, что сейчас действительно важно. А важным было следующее. В 1993 году Мерт одним из первых покупает дом в поселке Художников, который только начал строить и продавать Самуэль Мун. В 2000 он там уже не жил, но интуиция подсказывала Говарду, что поселок Художников имеет какое-то значение. Первая жена Мерта была художницей. Она выставлялась почти во всех галереях города. И периодически брала сына с собой на выставки. Театр юного зрителя в 1993 и 1994 был на реконструкции, цирка вообще не было, а все кафешки концентрировались вокруг художественных галерей.

Глава двадцать первая. Самуэль Мун

17 апреля, вторник

Треверберг Плаза

Самуэль лежал на кушетке в кабинете Аделии Ковальской и смотрел в потолок. Он обрадовался, когда она сообщила, что на две недели переедет в Треверберг из-за увеличения пациентов здесь и сокращения у себя на родине. Пришел в восторг, когда она сказала, что, возможно, так и будет делить свою жизнь пополам, две недели отдавая Польше, а две — Тревербергу. Муну нравилось, как эта женщина на него влияет. Ему даже нравилось, что она оставалась недоступной для него. Такой холодной, такой чужой и родной одновременно. От нее он спокойно принимал критику. Ее советы не воспринимал в штыки. Он чувствовал с ней ту самую связь и ту самую степень доверия, которые превращали любую терапию в занятие результативное. А не уровня просто «поболтать».

После разговора с Грином Сэм подумал, что сходит с ума. Он начал засекать время, обнаружил, что теряет его часами. Ему все чаще снились сны про убитых детей и отсутствие любого проявления сожалений по этому поводу. Он позвонил Аделии, спросил, когда она будет в городе, и записался на первый доступный день. Впервые за все время их работы пришел вовремя. Аделия в белом халате впервые не подняла в нем волну возбуждения. Мужчина похудел и осунулся. Он тосковал по Тео, которая умчалась в США по каким-то очень важным делам. Тосковал по Кристианне, которая теперь больше времени проводила с мужем. Сэм подозревал, что дурочка забеременела, но решила не говорить об этом. Но сильнее этой тоски его тяготило ощущение, что он не управляет своей жизнью. Лет двадцать подряд он пил каждый день, но дважды в год проходил полное обследование. Врачи разводили руками: он совершенно здоров. Психиатра среди этих врачей не было.

Сэм приподнялся и подтянул к губам небольшую флягу, в которую перед выходом из дома налил виски.

— Наверное, это действительно я, — в сотый раз повторил мужчина на выдохе.

— За что вы так сильно себя вините, что готовы взять ответственность за действия серийного убийцы-психопата? — спокойно спросила врач, намерено используя простую и понятную речь.

В некоторые моменты она напоминала Муну доктора Лектора из недавно вышедшего фильма «Молчание ягнят». В ней была стать, гордость и мудрость психиатра и ученого человека. Тонна обаяния. И что-то еще. Неуловимое, почти коварное. Наверное, все психиатры сами немного психи. Невозможно оставаться в здравом уме, когда ты каждый день общаешься с больными.

— Я просто не понимаю, куда уходит моя жизнь.

Этот разговор они заводили каждый раз. Сэм загнал себя в круг и не понимал, как его разорвать. Женщины, алкоголь, картины, тусовки, женщины. Он так жил с момента, как продал первую картину. Или он продал первую картину после того, как стал так жить. Он не был глупцом, но сейчас ощущал себя так, будто из него вытащили весь мозг, оставив только базовые функции никчемного тела, которое способно только пить и трахаться. И рисовать. Наверное, рисовать он любил даже больше, чем трахаться.

— Я рисую эскизы. Много. Ангелов. Облака. Небеса. Снова ангелов. Некоторых показываю Тео, но она только улыбается и говорит, что я талантлив. Она просто не хочет видеть, что со мной что-то не так!

— Теодора молода. Она может просто не понимать, что с вами что-то не так, Сэм, — мягко проговорила Аделия.

— Она очень умная женщина.