Я рисую ангелов

— Вам я говорю больше, чем своей невесте.

— И это правильная позиция. Вы точно сможете сейчас поговорить? Я вижу, вы…

— Я в порядке, — оборвал Мун. — Тео вернулась из командировки, и мне нужно было немного расслабиться, вот и все. Ничего тяжелого или запрещенного.

— Ладно.

Грин откинулся на спинку кресла с обманчиво спокойным выражением лица. Он буквально прочувствовал фразу «женщина вернулась — нужно было расслабиться». Сам он весь этот месяц прожил будто на иголках. Роман с Энн развивался стихийно, и Грин не успевал за ним. Он старался об этом не думать, но, если просыпался рядом с ней, чувствовал себя обманутым. Интуиция о чем-то вопила, но впервые за всю жизнь Аксель не мог определить, что именно она хочет ему сказать. Что эта женщина не для него? Определенно, она не для него. Они из разных миров, он прошел через ад, а Энн рассказывала про благополучное детство, милую баварскую семью, обучение и страсть к кофе. Но она ничего не сказала ему про стажировку у Ковальской, и детектив страшно удивился, когда приехал к Аделии на разговор и встретил там женщину, с которой расстался только утром. Он ничего о ней не знал.

Аксель снова посмотрел в глаза художника, чтобы отвлечься. Мысли об Энн лишали его способности рассуждать здраво. Он начинал думать о том, что хочет скорее бросить все и заключить ее в объятия. Будто ему снова пятнадцать, и он только что узнал, что такое секс.

— О чем вы хотели поговорить, детектив? — спокойно спросил Мун. Он пил свой кофе, сверкая глазами.

— Вы учились в Венской Академии художеств?

Брови художника поползли вверх. Сэм ошарашенно опустил чашку на стол, но взял себя в руки и улыбнулся.

— Да, я учился в Вене. Это были чудесные несколько лет. Знаете ли, Академия художеств берет не всех, но ты полностью свободен. Ты ходишь на занятия тогда, когда хочешь, берешь только те предметы, которые хочешь. Мы все — все, кто учился там — шли к конкретному преподавателю, конкретному гению конкретного направления. Я выбрал того, кто наиболее отвечал моим представлениям о прекрасном.

— И им оказался профессор Штерн?

Серо-зеленые глаза художника остановились на лице Акселя и тот впервые подумал, что сумасшествие этого человека слишком близко и явно, чтобы полностью исключать невозможный сценарий. При упоминании фамилии профессора Мун изменился в лице. Он стал одновременно холодным и мечтательным. Его глаза потемнели, зрачки чуть сузились вопреки наркотическому опьянению, губы сжались. Он будто пережил заново что-то ужасное. Или прекрасное. Воспоминания молодости.

— Штерн — гений, — наконец проговорил художник. — Я не встречал таких людей ни до ни после. Он живет вне времени и реальности. Он видит миры во снах, а потом изображает их с поразительной точностью. Он рассказывает истории, в которые невозможно поверить, но ты смотришь на его картины и понимаешь: он действительно это переживал. Я влюбился в его творчество случайно. Увидел небольшую картину на выставке в Треверберге. Тогда впервые в нашем городе показали мистические картины. Штерн выставил портрет демоницы. Ужасно-прекрасной женщины с синими глазами, тонкой кожей и белым лицом. Ее пальцы до третьей фаланги были обагрены кровью, губы приоткрылись, обнажая зубы, а в глазах застыло обещание. Картина называлась «Лилит», и я подумал лишь о том, что готов отдать жизнь за то, чтобы когда-нибудь научиться так рисовать. Тогда у меня не было денег, чтобы купить картину. Я приходил на выставку каждый день, чтобы на нее насмотреться. Меня поражали тончайшие мазки, уникальная игра света и тени. Но больше другого я смотрел в глаза. Знаете, у Теодоры иногда бывает ровно такой же взгляд…

— И вы решили поступить в Вену? — мягко спросил детектив, игнорируя пассаж про мисс Барт.

— Да. Я узнал, что Штерн преподает, заработал денег на билет, и приехал к нему. Академия меня приняла и выделила общежитие. А уже через полгода я продал свою первую картину. К концу обучения у меня было достаточно денег, чтобы купить этот дом и начать строить для других.

— Как профессор вел занятия?

Мун удивленно развел руками.

— А он их не вел. На всех занятиях он просто рисовал вместе с нами. Иногда ходил по рядам, поправлял огрехи на наших картинах. Лично он практически ни с кем не общался. Поймите, он не теоретик. Теорию преподавали другие, и мало кто из нас ходил на нее первые пару лет обучения. Штерн показывал, как работать. Он вдохновлял своим примером. И лучшие работы он выставлял наравне со своими. Именно с его подачи продались мои картины. И ему я благодарен за легкий старт.

— Точно ли легкий? — задал новый вопрос Аксель, чуть наклонив голову. Художник помолчал, изучая его лицо.

— У меня легче многих, поверьте, детектив.

— Поясните?

Сэм встал, подошел к кофе машине и обернулся. Его волнение пульсировало в воздухе, но сложно было сказать, с чем именно оно связано. Художник выглядел озадаченным.