Я рисую ангелов

— Я был на вашей лекции, — тихо заметил Штерн. — Хотел остаться после нее, чтобы познакомиться, но что-то удержало от этого поступка. Когда вы позвонили, я не думал дважды. Лекция прекрасна, кстати. Я слышал, что вы невероятный оратор, но не ожидал, что вы погрузите меня в настоящий транс. Ваш рассказ про Зодиака ^[1] выше всяких похвал. Вы действительно считаете, что, обладая современными знаниями и подходами в профилировании и расследовании, можно было его найти?

— В теории возможно все, профессор. А на практике даже лучшие детективы могут оказаться в тупике. Улики — спорная вещь. Или их слишком мало или слишком много. И порой случайная мысль, слово или беседа с умным человеком помогают найти истинного убийцу.

Штерн опустился в кресло и предложил Карлину сесть рядом. На неправильной формы чайном столике из плотного черного дерева стоял старомодный кофейник, кувшинчик со сливками и две кофейных пары. На блюдце из странного, похожего на серебро, металла, лежало печенье. Профессор разлил кофе, и Марк с удивлением понял, что с нетерпением ждет, пока он снова что-то скажет. От Штерна исходил странный, почти животный магнетизм. Длинные черные волосы художника упали ему на лицо, когда он опустил голову, следя за черной струйкой ароматного напитка. Но через мгновение странные глаза снова остановились на лице Марка. В этом взгляде не было улыбки, только холодное, даже ледяное любопытство.

— Значит, вы хотите, чтобы я помог вам найти убийцу?

— Я подумал, что если лучший ваш ученик, господин Мун, не справился с этой миссией, единственное правильное решение — приехать к вам.

Штерн выпрямился в кресле. Его губы тронула тонкая улыбка, взгляд на мгновение потеплел. Он явно помнил Муна и симпатизировал ему.

— Самуэль сотрудничает с полицией? Впервые слышу.

— Профессор, расскажите, что нужно сделать, чтобы не просто попасть к вам ученики, но закончить академию и получить ваше одобрение?

Тепло из глаз хозяина мастерской испарилось. На мгновение Карлину показалось, что сквозь маску проступила истинная сущность этого человека. И ему не понравилось, что он там разглядел.

— Ко мне приезжают ученики со всего мира. Каждый, кто рисует вампиров, нечисть, демонов, другие миры. Каждый, кто использует обсидиан чуть чаще, чем жемчужную глазурь. Каждый, кто перечитал сказок про мертвецов и думает, что теперь ему подвластны все миры. А остаются только те, кто способен создать собственный мир. Не копию моего или миров моих учеников. А собственный. Честный и правдивый мир. За пять лет их заметки, наброски превращаются в историю. Они пишут по две картины в год, раскрывая свою душу и то, что спрятано за ней. В каждом есть темная сторона. Они должны взглянуть в лицо своим демонам и навсегда запечатать их в холсте.

— Ваши ученики — творцы? Вы берете не тех, кто способен красиво рисовать, а тех, кто способен вдохнуть жизнь в полотна и заставить простых людей верить в эти ожившие кошмары?

— «Ожившие кошмары»? — изогнул бровь Штерн. От этого его лицо стало еще моложе. — Вот как вы это называете. Расскажите мне про ваш личный кошмар, детектив Марк Карлин.

Марк перевел дыхание. Он взял кофейную пару и сделал глоток. Напиток обжег. Это был не просто кофе. Художник добавил туда какие-то специи, наверное, даже алкоголь. Голова мгновенно прояснилась, но лоб стянул стальной обруч. Карлин замер, держа чашку у губ и вдыхая терпкий аромат. В кончиках пальцев закололо, а потом по телу разлилось тепло.

— Мой личный кошмар свершился наяву, профессор. Возможно, когда пройдет больше времени, я смогу вам рассказать про это. И, может быть, вы его нарисуете.

Штерн протянул руку и нажал на какую-то кнопку под чайным столиком. Прямо перед ними зажглась тусклым синим пламенем лампа, направленная на огромную картину почти в человеческий рост. Она висела на дальней стене и не бросалась в глаза, но сейчас, высвеченная синим, заполнила собой все пространство. Карлин очень медленно опустил чашку на стол и судорожно сплел пальцы. Его взгляд был прикован к полотну, сердце, кажется, не билось, а мысли испарились. Действие напитка достигло своего апогея, Карлин чувствовал, что одурманен. И от этого казалось, что мастерская превращается в преисподнюю. Шевелились тени на картинах, но каждое движение, каждый звук были направлены в дальний конец помещения, где висела скрытая до сих пор картина.

В центре кипельно-черного в таком освящении полотна парил ребенок. Лицо обращено к небу, крылья отливают синевой. В детской фигурке не осталось жизни, но она была наполнена скорбным изяществом и удивительным покоем. Лицо будто светилось изнутри. Карлин разглядел даже чуть более четкую, чем свойственно детям, линию ресниц, спокойное выражение пухлого лица. Аккуратные кукольные ручки, ножки, обнаженное тельце. Поза на картине в точности соответствовала тому, что он видел в отчетах криминалистов и в собственном доме.