Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

Я сказала, что не виню его: он раб и обязан повиноваться воле хозяина. Доктор велел мне явиться к нему в кабинет. Я пришла. Он потребовал сказать, где я была, когда он заходил. Я ответила, что была дома. Он взъярился и сказал, что это неправда, ему лучше знать. Затем пустился в обычные разглагольствования – о моих преступлениях против него и о моей неблагодарности за его долготерпение, – после чего опять напомнил о законах, а затем отпустил. Какое унижение, что брат должен был стоять подле меня и слушать те слова, которые обращают только к рабам. Бедный мальчик! Он был бессилен защитить меня, но я видела слезы, которые он тщетно пытался не показать. Такие проявления чувств вызывали у доктора раздражение. Уильям не мог угодить ему ни в чем. Однажды утром он пришел на службу в кабинет позже обычного, и это обстоятельство дало хозяину возможность выместить на нем дурное настроение. Уильяма бросили в тюрьму. На следующий день брат подослал к доктору работорговца с просьбой продать его. Хозяин был крайне разгневан его дерзостью – так он это назвал. И сказал, что отправил раба в тюрьму, дабы тот поразмыслил над своим скверным поведением, а тот не выказал никаких признаков раскаяния. Два дня доктор безуспешно пытался найти кого-то, способного делать для него работу в кабинете, но без Уильяма все шло наперекосяк. Брата освободили и поручили занять прежний пост, сопровождая это многочисленными угрозами наказать, если в будущем он не станет вести себя осмотрительнее.

Шли месяцы, здоровье сына поправлялось. Когда ему исполнился год, его называли красивым ребенком. Эта маленькая лоза пустила глубокие корни в моем существовании, хотя его прилипчивая нежность вызывала смешанные чувства любви и боли. Когда дух бывал угнетен особенно сильно, я находила утешение в его улыбках. Я любила смотреть на него в младенческой дремоте, но наслаждение омрачала темная туча. Я ни на миг не могла забыть, что сын был рабом. Иногда жалела, что он не умер во младенчестве. Но Бог послал мне испытание. Мой ангел сильно заболел. Яркие глазки потускнели, маленькие ладошки и ступни были такими ледяными, что казалось, будто смерть уже коснулась их. Прежде я порой молилась о его смерти, но никогда молитвы не были такими истовыми, как теперь, когда я молилась о его жизни; и молитва была услышана.

Увы, какая это насмешка над матерью-рабыней, когда она пытается молитвой вернуть умирающее дитя к жизни! Смерть лучше рабства. Меня печалило, что я не могла дать ребенку фамилии. Отец с нежностью ласкал и баловал его всякий раз, когда представлялась возможность увидеться. Он был не прочь дать фамилию сыну, но не имел законного права этого требовать, а если бы я сделала это сама, хозяин увидел бы в этом новое преступление, дерзость и, вероятно, обрушил бы месть на ребенка. О, у гидры рабства множество клыков, и все они полны яда!

XII Страх бунта

Незадолго до описываемых событий вспыхнуло восстание Ната Тернера, и новость эта привела жителей нашего городка в великое волнение. Странно, с чего было им тревожиться, ведь их рабы были столь «довольны и счастливы»! Но они тревожились.

В обычае было каждый год проводить военные учения. По такому случаю каждый белый мужчина брал на плечо мушкет. Горожане и землевладельцы, так называемые сквайры, надевали военную форму. Белые беднее занимали места в строю в повседневной одежде – кто без башмаков, кто без шляпы. Сие великое событие в этом году миновало, и когда рабам сказали, что учения состоятся снова, они удивились и возрадовались. Бедные создания! Они думали, это сулит дополнительный выходной. Мне же сообщили об истинном положении дел, и я передала это известие тем немногим, кому могла доверять. Я бы с великой радостью объявила об этом каждому рабу, но не смела. Не на всех можно положиться. Велика сила пыточной плети.

К рассвету в городок стали стекаться люди со всех сторон на двадцать миль[18] в округе. Я знала, будут обыскивать дома, и была готова к тому, что это начнут делать деревенские задиры и белые бедняки. Я знала, ничто не раздражает их так, как вид цветных, живущих в удобстве и респектабельности, поэтому готовилась к обыску с особой тщательностью. Я расставила все в бабушкином доме по местам как можно аккуратнее. Застелила кровати покрывалами, некоторые комнаты украсила цветами. Когда все было подготовлено, села у окна наблюдать. Насколько хватало глаз, повсюду была разношерстная толпа солдат. Барабанщики и трубачи наигрывали воинственную музыку. Мужчины разделились на отряды по шестнадцать человек, каждый из которых возглавлял капитан. Раздали приказы, и следопыты устремились во всех направлениях, где можно было найти хоть одно небелое лицо.