Маручеллиана же все скрывает. Даже вход. Он находится на улице Кавур, по правую руку, если идти от площади Сан-Марко, но об этом никто не знает. Единственная примета — велосипеды, пристегнутые к металлическим решеткам. Когда Франческо Маручелли, богатый эрудит и коллекционер печатных изданий, задумал основать библиотеку, он решил, что для этого понадобится отдельное здание, пригодное для хранения книг и приема читателей. Он умер, успев сдать дела племяннику Алессандро. Тот поручил строительство римскому архитектору Алессандро Дори. Библиотека была открыта 18 сентября 1752 года, но Алессандро Маручелли тоже к тому времени умер, успев назначить смотрителем Анджело Марию Бандини, который возглавлял библиотеку на протяжении почти пятидесяти лет.
Это замечательная история по двум причинам. Во-первых, речь идет о мечте. Не капризе, не желании, а о настоящей мечте, взлелеянной и продуманной до мелочей, с дальним прицелом, не ограниченным пределами человеческой жизни. Во-вторых, масштаб вложений. Франческо Маручелли был богатым человеком, пополнявшим свои счета рентой с двух аббатств, каким-то образом оказавшихся в его собственности. Но одного богатства недостаточно. Нужна отвага и дерзновенность воли, чтобы питать конкретные мечты. Вблизи всякий проект выглядит безумным.
Чтобы попасть в Маручеллиану, нужно подняться на два этажа, пройти через отдел записи и каталог. Там среди набитых карточками железных стеллажей я однажды испытала самое сильное унижение в своей жизни. Мне было лет двадцать, и я переживала очередную фазу ремонта своих зубов. Я осталась без резцов, угодив в аварию на мотороллере. Где-то в районе "Христовой ракеты" мой "Чао" зацепился педалью за машину, я вылетела из седла и приземлилась на асфальт. История моих коронок делится на несколько этапов. В описываемый период, когда произошла драма, вместо двух передних зубов у меня было две временные коронки, прочно соединенные одна с другой, но не так прочно — с корнем.
Стоя между каталожными шкафами справочного зала Библиотеки Маручеллиана, я вдруг почувствовала, как свербит в носу. И, не имея возможности никак этому помешать, я скоропостижно, со страшной силой чихнула. Слава богу, я успела прикрыть ладонью рот, потому что когда я ее отвела, то обнаружила среди мокрых следов чиха оба своих резца. В диком ужасе я выскочила из библиотеки, стараясь держать закрытым рот, чтобы не потерять кое-как водруженные на место зубные протезы. Я гнала на велосипеде к зубному, а перед глазами маячил образ, ненароком увиденный мною в зубном зеркале, когда доктор в который раз орудовал у меня во рту. Образ моей смерти. Два обрубка, обточенных до стержня, а за ними — чернота языка.
Второе страшное унижение я испытала спустя лет десять, в пору следующего зубного ремонта. На этот раз я плавала в бассейне. До сих пор спрашиваю себя, как мне удалось отыскать коронки, ныряя под воду. Они медленно опускались ко дну, как пара крохотных конфетти, белые на фоне белого кафеля бассейна. Но это уже другая история.
Чтобы войти в читальный зал Библиотеки Маручеллиана, надо пройти через каталог и отворить массивную тяжелую дверь. Зал похож на деревянную шкатулку. Да, это лоно, сплошь выстланное изнутри книжными полками, нависающими над читателями, которые не смеют даже делать записи в тетрадях из боязни нарушить тишину. В Библиотеке Маручеллиана невозможно заниматься, здесь слишком тихо.
С рукописью "Самого длинного дня" можно ознакомиться в другом зале, поменьше. Там находятся редкие и старинные книги, но атмосфера более непринужденная. Библиотекарши тихонько болтают, библиотекари набирают сообщения, отключив звук в своих сотовых. Я кладу тетрадь на деревянную подставку, листаю. Узнаю пятна и перечеркнутые строки. Это все та же рукопись, она проделала путешествие в противоположном направлении. Была в Риме, вернулась во Флоренцию. А я — наоборот. Мне приходит в голову глупая мысль, что вещи не могут бунтовать. Как маленькие дети или как мертвецы. Они вынуждены подчиняться нашим правилам. А правила, что и говорить, есть правила, они всегда часовые традиций. Рукопись Дино Кампаны должна была вернуться в Тоскану, упокоившийся сын будет похоронен как полагается, хотя и ненавидел Церковь и похороны.