Я росла во Флоренции

Где была я в эту сказочную пору? Однажды, за несколько лет до наступления этой самой поры, я обедала в ресторане, когда вошел Ренато Дзеро, окруженный роем цветных бабочек. Чарующе черноволосый, он был в гриме и блестящем трико. Первое, что мне пришло в голову, — сейчас он меня убьет. Он не выглядел опасным и не выражал ни малейшего намерения подскочить ко мне, но он был такой странный, такой непохожий на моих родителей, тетушек, брата и кузин, что я приняла его за врага. Как ковбой индейца. В то же самое время его экстравагантность меня завораживала. Вернувшись домой, я решила, что отныне Ренато Дзеро — мой любимый музыкант, и стала поклонницей всего выходящего за рамки привычных стереотипов.

Разумеется, и все тоже смотрели на него с опаской и поэтому держались на расстоянии. В целом я из тех, кто сторонится всего, что ему по душе. Я мечтаю о жизни, полной приключений, — но разбиваюсь в лепешку, чтобы ничего не происходило; мне ужасно нравится путешествовать — но я уже несколько лет почти никуда не выбираюсь. Даже с писательством так: стоит мне почувствовать, что вот-вот родится красивая фраза, и я сразу бросаю писать. Жму на тормоза. Мне приходится идти на уловки, отвлекать себя, словно ребенка. Я включаю музыку, звоню, встаю, гляжу в окно. И только окончательно отвлекшись, сажусь и пишу. Иначе не выдерживаю напряжения. Идти навстречу своему желанию — это стресс, который я никогда не в состоянии была выдержать.

Например, в отрочестве я хотела быть как дизайнер Нери Торриджани. Прежде всего потому что он был безумно красив. У него были великолепные золотые кудри, голубые глаза, белоснежная кожа и двигался он как человек, который ничего не боится. Собственно, в основном из-за этого я и хотела на него походить. Мне казалось, что Нери ничего не боится. Как Ренато Дзеро. Он и одевался по-дамски и даже красился, но, когда хотел, и по-мужски тоже. В брюках или в мини-юбке — он всегда был прекрасен. Я тоже одевалась с причудами, но не слишком вызывающе. И главное, я вечно злилась, вечно чувствовала себя обманутой. А Нери явно наслаждался жизнью.

По этой причине, в то время как Нери был кумиром легендарных флорентийских ночей восьмидесятых, я ходила на скучные курсы экспериментального театра. Никаких костюмов, песен или грима на лице. На нашем курсе театрального мастерства мы учились произносить слово "дерево" так, словно мы сами деревья. "Воздух очистим! Вычистим небо! Вымоем ветер!" — эту реплику хора из "Убийства в соборе" Элиота наш класс репетировал примерно год. Мы становились по очереди глаголом "очистить", воздухом, чистотой, тем, кто очищает, очищенным воздухом и воздухом, который необходимо очистить… Этот метод называется "мимическим" и придумал его Орацио Коста, выдающийся флорентийский режиссер и театральный педагог, много лет возглавлявший также Академию имени Сильвио Д'Амико в Риме (которую я, не насытившись мимическим методом, посещала затем еще в течение трех лет). Его уже нет с нами.

Лекции у нас вел не сам маэстро, а его ученик, которого звали Джанлука и который мне очень нравился. Невысокий, с чудесными темными глазами и безукоризненно чистым итальянским. Я до сих пор вспоминаю его безупречные "т" и "с". Я так мечтала, чтобы он сказал мне, какая я молодчина и какой замечательной стану актрисой, но мимический метод этого не предусматривал. Нельзя оценить по шкале игру деревьев, а испытывать потребность в оценке, будь то оправдательный или обвинительный вердикт, — это инфантильный подход к художественному поиску. Истина, согласно учению Орацио Косты, гораздо важнее красоты.

Центр введения в экспрессию под руководством маэстро Косты располагался на улице Делла-Пергола по соседству с одноименным театром. Несколько элегантных комнат в центре города, из окон которых виднелся купол собора настолько близко, что, казалось, его можно потрогать. Но на улице Делла-Пергола проводились только занятия старших курсов. Чтобы попасть на них, надо было неопределенное количество лет ходить на первый курс. Когда маэстро считал, что ты созрел, он наконец переводил тебя на следующую ступень. Это могло произойти после нескольких месяцев занятий, а могло и вовсе не произойти, как в случае со мной: когда я приходила осенью после каникул, меня неизменно записывали на первый курс. Может быть, рядом с моим именем маэстро, словно член некой масонской театральной ложи, каждый год собственноручно писал "в духовной спячке", или сама секретарша, чей взгляд, поднаторевший за годы общения с идеальными деревьями, без колебаний отправляла меня на курс, которого я заслуживала. В любом случае это был обман. Как обычно бывает везде, где говорят, что результаты не так важны, как процесс. Мимический метод не был лучше жизни, и одни деревья лучше других, признаем это.