Хотя «Ковчег» уже практически невозможно разглядеть, я все-таки замечаю, как Роуэн похлопывает Джимми по плечу. Тот не реагирует. Они любят друг друга. Хотя бы эта правда у меня осталась. Ведь так? Господи, пожалуйста, я очень хочу в это верить. Это для меня важнее всего. Важнее, чем сама жизнь.
В то же время я отдаю себе отчет, что слишком долго верила иллюзиям.
Я оборачиваюсь и окидываю взглядом стадион. Экраны телефонов горят в темноте тысячами звезд. Лиц не видно.
Со сцены звучат первые аккорды «Жанны д’Арк». Я смотрю на «Ковчег» с отчаянной мольбой: пусть случится что-то хорошее, что заставит меня поверить, как я верила до этого дня.
Но я ничего не чувствую.
ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ
Я думал, что сегодня все будет иначе, но концерт начинается как обычно, я даже нахожу в себе силы улыбаться. Не путаю слова песен, не роняю инструмент. Листер не забывает порядок композиций. Все идет как надо.
На середине «Жанны д’Арк» я спрыгиваю с платформы на сцену и подхожу так близко к фанатам, насколько это возможно. Размытые пятна превращаются в человеческие лица: одни улыбаются, другие плачут, третьи поют вместе со мной. На секунду вся тяжесть последних дней отступает, и я тоже улыбаюсь.
И вдруг замечаю ее.
Свет прожектора зацепился за блестящий шарф на голове.
Ангел не поет, не плачет и не улыбается.
Я и сам едва не перестаю петь.
Я могу все исправить прямо сейчас. Спрыгну в зрительный зал, схвачу ее за руку, буду умолять вернуть мне нож. Попрошу прощения за сцену в туалете, за то, что она увидела меня таким, какой я есть. Сейчас я готов сделать это на глазах у двадцати тысяч зрителей.
Но вместо этого я просто стою и смотрю на нее. Ангел не отводит взгляда. Мне вдруг кажется, что она понимает меня лучше, чем все, кого я встречал в своей жизни.
Теперь она знает. Знает, что улыбки, романтический ореол, образ сияющих мальчиков – просто фальшивка. Фантазии, замешанные на лжи.
И я ничего не могу с этим поделать.
Тяжесть ладони на плече отрезвляет меня. Роуэн, для которого гитара давно уже стала естественным продолжением руки, не переставая играть, спустился с платформы и подошел ко мне. Он поднимает брови, и в глазах, которые с трудом можно рассмотреть за бликующими от прожекторов очками, я читаю немой вопрос: «Ты в порядке?»
Я улыбаюсь ему, чем провоцирую зал на восторженный рев.
А потом начинаю последний куплет.
Пятница
Это правда, что я хотела сбежать. И сейчас хочу. Разве не таково законное желание всех узников?
АНГЕЛ РАХИМИ
Я надеялась, что Джульетта будет рядом, когда я проснусь, но она легла спать в другой комнате. Где ночевал Мак, меня мало волнует. Может, поехал домой сразу после катастрофической встречи с фанатами и вернулся к обычной жизни. Плевать.
Интересно, Блисс тоже вернулась к обычной жизни? Или все-таки пересекла пропасть, разделяющую звезд и простых смертных, – и осталась с Роуэном?
Что до меня, я, кажется, в эту пропасть свалилась и теперь болтаюсь в безвоздушном пространстве, откуда нет выхода.
Проверяю телефон – на часах уже половина седьмого. Утреннюю молитву я пропустила и даже сейчас не могу заставить себя вылезти из кровати. Значит, дело совсем плохо. Я едва помню, как добралась вчера домой после концерта. Помню только, что ушла, не дожидаясь выхода на бис, – настолько это было невыносимо.
Я будто смотрела кукольное шоу и видела руки, дергавшие марионеток за нити.
Наверное, я драматизирую.
Наверное, завтра все предстанет в ином свете, и я вернусь в норму.
Самое позднее – к концу недели.
– А вот сегодня у тебя настроение, похоже, не очень.
Бабушка Джульетты заглядывает на кухню. Несмотря на ранний час, она уже одета и готова к выходу. И как только у стариков это получается? Встают на заре, вечно куда-то спешат, кому-то звонят. Энергия бьет через край! Наверное, ближе к семидесяти люди все-таки начинают жить в свое удовольствие.
Я сижу за столом с чашкой чая и тупо пялюсь на дверцу холодильника. Меня хватает только на слабую улыбку.
– Ну да. Простите.
Дороти садится напротив.
– Как прошел концерт? Хорошо провела время?
Я не знаю, что ей ответить, а потому выдавливаю из себя писклявое и не слишком убедительное «да».
– В твои годы я сходила с ума по «Битлз», – ни с того ни с сего делится Дороти. – В шестидесятые им не было равных. Девушки часами ждали на улице, только чтобы их увидеть. Слали любовные письма, кидали трусики на сцену, визжали, как банши[16]
. Это называли битломанией. – Дороти кладет руки на стол и улыбается воспоминаниям. – Никогда не забуду, как Джон Леннон сказал: «Мы сейчас популярнее Иисуса». Многие взъелись на него за эти слова, но он был прав. «Битлз» стали новой религией.Я молча жду продолжения.