Я рожден(а) для этого

– Ангел, а как вы с Джимми познакомились? – спрашивает дедушка, грея руки о чашку с чаем.

Я бросаю взгляд на Джимми – он равнодушно пожимает плечами и продолжает отщипывать крошечные кусочки от тоста, всем своим видом давая понять, что мне придется выкручиваться самой. К счастью, с этим у меня никогда проблем не было.

– Я обычная фанатка «Ковчега», просто мы с Джимми как-то разговорились… ну, после концерта. Нашли общий язык, переписывались потом, поддерживали связь… И теперь мы друзья.

Звучит довольно жалко, зато не так уж далеко от истины.

– Понимаю, – говорит Пьеро. – Приятно слышать! У Джимми в последнее время не так много возможностей завести друзей.

Странное заявление. Конечно, у Джимми полно друзей, причем богатых и успешных.

– Так почему ты вдруг решил приехать в гости к своему старику, а, Джим-Боб? – спрашивает Пьеро и встает достать что-то из буфета. По пути он похлопывает Джимми по плечу. Тот на протяжении всего разговора упорно молчит, а сейчас открывает рот только для того, чтобы сразу же его закрыть.

А затем вдруг начинает плакать.

Пьеро замечает это не сразу – он заваривает чай. Но потом он оборачивается с вопросительным «Хм?», и глаза его расширяются от удивления.

– Ох… Джимми, ты чего, дружок? – ласково спрашивает он и садится рядом с внуком. Тот продолжает всхлипывать и прячет лицо в ладонях. Пьеро обнимает его за плечи. – Тише, тише, все хорошо. Все хорошо.

Он бормочет какую-то успокаивающую чепуху, а я тихонько выскальзываю в гостиную. Чувствую, что неправильно вот так сидеть и смотреть, как Джимми плачет. Я тысячу раз читала об этом в фанфиках, но настоящая жизнь – совсем другое дело. В этих слезах нет ни романтики, ни драмы, лишь отчаяние и боль.

В гостиной работает радио. Я скольжу взглядом по кактусам в горшках, большому телевизору, айпаду, настольной лампе для чтения, набитым до отказа книжным шкафам, напольным часам и семейным фотографиям на стенах. Их я решаю рассмотреть подробнее.

Почти на каждой – Джимми. Вот малыш Джимми сидит на коленях у женщины. Вот года в три бегает по саду, в руке маргаритка, длинные темные волосы растрепались. Фотография из начальной школы – Джимми в красном свитере. А на этой ему двенадцать, он играет на гитаре и поет в каком-то пабе. Волосы торчат шипами, одет он в черные брюки-карго. Тут даже есть фотография его родителей (во всяком случае, я думаю, что это они): мужчина в деловом костюме – уроженец Южной Азии, рядом – высокая женщина с худым лицом и зачесанными назад волосами. Джимми мало на них похож.

В одной рамке – обложка прошлогоднего номера журнала GQ с «Ковчегом»: «БОЙЗ-БЕНД. ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ». Джимми посередине, в четком фокусе. В другой – листок со стихотворением. Судя по почерку, писал младшеклассник. Я задерживаю на нем взгляд, потому что стихотворение называется «Ангел»:

Я так мечтал в минуты грусти,

Чтоб кто-нибудь ко мне пришел,

Позвал играть в известной группе

И добрые слова нашел.

– Джимми лег спать.

Голос Пьеро за спиной заставляет меня подпрыгнуть от удивления.

– Прости, милая, я тебя напугал? – смеется он.

– Ничего страшного, – улыбаюсь я. – Я тут просто смотрю.

– Изучаешь наши воспоминания?

– Ага.

– Джимми написал эту прелесть лет в семь. – Пьеро тяжело опускается в кресло и поправляет очки на носу. – У него всегда был талант управляться со словами.

Я сажусь на диван.

– С ним все в порядке?

У Пьеро вырывается невеселый смешок.

– Ну как. Нет. С ним не все в порядке.

В гостиной повисает молчание. Что я должна сказать? С самого начала было ясно, что у Джимми что-то вроде нервного срыва.

– У него уже несколько лет серьезное тревожное расстройство, – с тяжелым вздохом поясняет Пьеро. – Панические атаки. Паранойя. Все началось после смерти его бабушки и только усилилось, когда закрутились дела с группой. Я такое часто видал в детстве. Мой отец страдал от этого после войны.

После панической атаки в том туалете я и сама начала догадываться, что у Джимми проблемы с психикой. Но теперь все звучит куда серьезнее, чем я думала.

– Наверное, это у него семейное, – продолжает Пьеро. – Моя дочь тоже страдает от тревожного расстройства, пусть и в легкой форме. А вот отца моего оно в конце концов свело в могилу. Он все держал в себе, отказывался об этом говорить. Никогда не плакал. Когда он умер, врачи сказали, что смерть наступила по естественным причинам. Но как по мне, отец был слишком молодым для естественных причин. Я видел, что тревога довела его до ручки. Он покинул родину еще мальчишкой. А потом эта проклятая война… Слишком много на него свалилось. Слишком мучительно для него было жить. – Пьеро кивает на фотографию в желто-коричневых тонах, на которой запечатлен мужчина в костюме. – Его звали Анджело Риччи. Почти твой тезка, да? – невесело смеется он.

– Ага.