Я рожден(а) для этого

– Да нет, довольно редко. Честно говоря, только по особым случаям. А ты часто бываешь в церкви?

– Нет.

– А.

Дальше мы шагаем молча, и в кои-то веки Ангел не торопится нарушить тишину. Мы просто идем и слушаем шелест дождя.

•

Церковь ничуть не изменилась – она именно такая, какой я ее запомнил. Тяжелые деревянные двери открываются в холодный каменный зал с темными стропилами и единственным витражным окном. Если расписание тоже осталось прежним, вечерняя служба состоится в семь часов. До нее еще достаточно времени, и пока в церкви безлюдно.

– Ее не закрывают? – с любопытством спрашивает Ангел.

– У нас тут низкий уровень преступности.

– М-м-м. – Ангел идет за мной, вертя головой во все стороны. – Интересно.

Ее глаза перебегают с вытертых подушек на скамьях к табличке с именами викариев, сохранившейся с четырнадцатого века, и маленькому распятию за алтарем.

– Тут куда скромнее, чем я думала, – говорит Ангел, вскидывая брови. – Без обид.

– Пышное убранство обычно в католических церквях. А это англиканская.

– А! – Ангел проходит мимо меня и усаживается на скамью лицом к двери. – Тут красиво. Немного жутковато, но красиво.

– Жутковато?

– Идеальное место для убийства.

У меня невольно вырывается смешок. Я сажусь напротив и внимательно смотрю на Ангел.

– Я не собираюсь тебя убивать.

– Ага, все убийцы так говорят.

Наши взгляды пересекаются над проходом, и мы оба прыскаем со смеху. Пустая церковь наполняется гулким эхом.

– Я часто приходил сюда с дедушкой. Ну, до того как мы основали группу и все завертелось.

Ангел закидывает ногу на ногу.

– Правда?

– Ага. Когда я здесь, мне кажется, что все хорошо. Здесь я могу от всего отрешиться. Прочее становится просто неважным.

Ангел кивает и отводит взгляд.

– Я понимаю, о чем ты.

Больше она ничего не говорит, и я спрашиваю:

– Ты не будешь против, если я… посижу немного на передней скамье?

– Конечно, иди.

Оставив Ангел любоваться витражным окном, я иду к алтарю, сажусь перед ним и впервые за многие недели – или даже месяцы – обращаюсь к Богу.

Он ждет. Он всегда ждет. Неважно, как долго я к Нему иду, неважно, как много дерьма случается в моей жизни, я знаю, что есть место, где меня ждут. Бога не волнует, сколько денег у меня на счету – один фунт или сто миллионов. Бога не волнует, если я совершил ошибку или снова облажался по полной. Бог спрашивает: «Как ты?» – и я начинаю плакать. Я стараюсь не шуметь, но мои всхлипы эхом отражаются от каменных стен. Бог просит: «Скажи что-нибудь», – и я говорю, что не знаю, что сказать. А Он отвечает: «Поделись тем, что у тебя на душе». Но я только плачу навзрыд. Бог говорит: «Все, что с тобой происходит, делает тебя сильнее», и я отчаянно хочу Ему верить, но не могу. «Я все равно люблю тебя», – говорит Он. Ну хоть кто-то любит.

•

Выйдя из церкви, мы бредем по мокрой кладбищенской траве – я решил навестить бабушкину могилу. Даже спустя пять лет ее надгробие светлеет новизной на фоне потемневших от времени камней вокруг. Бабушка не дожила до того, как моя мечта о музыке превратилась в удавку на шее. И эта мысль греет мне душу.

За лугами, раскинувшимися позади церковного дворика, солнце начинает клониться к закату – хотя сквозь дождевые тучи разглядеть это непросто.

– Ничего себе, тут есть могилы семнадцатого века! – восклицает Ангел. Она гуляет среди надгробий и зачитывает надписи, подсвечивая себе мобильным телефоном. – Потрясающе! Кое-где слова совсем стерлись.

Я смотрю на могилу бабушки. Кто-то – наверняка дедушка – принес цветы, и дождь успел их потрепать. А у меня цветов с собой нет – только разряженный телефон, банковская карточка и нож.

Здесь покоится

Жанна Валери Риччи,

любимая жена, мать и бабушка

1938–2012

Я взыскал Господа, и Он услышал меня,

и от всех опасностей моих избавил меня.

– О чем ты думаешь, когда молишься? – спрашиваю я у Ангел.

Она встает рядом со мной, читает надпись на камне и замирает, понимая, куда мы пришли.

– О разном, – говорит она, не отрывая глаз от надгробия. – Иногда вообще ни о чем. Молитва – она больше про чувства, чем про мысли. Ну, для меня, во всяком случае.

Для меня, наверное, тоже, думаю я, но вслух ничего не говорю.

– Жанна. – Ангел вдруг указывает на бабушкино надгробие. – Твою бабушку звали Жанна?

– Ага.

– Значит, песню «Жанна д’Арк» ты написал про нее?

– Ну да.

– А все думают, что это песня про вас с Роуэном.

Я смеюсь, хотя на самом деле мне хочется плакать.

– Я знаю.

АНГЕЛ РАХИМИ

Мне хочется плакать, но я держусь изо всех сил и продолжаю улыбаться. Я должна сохранять бодрый настрой, а слезы подождут. Наверное, я и плакать-то хочу потому, что чувства переполняют меня и ищут выхода. Или из-за того, что у Джимми сейчас тяжелые времена, и поэтому я слишком много думаю и о своей жизни тоже.

Ну нахрен. Об этом я сейчас думать точно не буду.