Я с тебя худею

— Ты забираешь его? — она замечает меня на пороге.

— Нет, он пока побудет у нас.

— А как долго?

— Пока Лешу не выпишут…

— О, господи! — отчаянно вздыхает мама стоя за моей спиной, — поскорей бы!

Она передает мне пакет с домашними чебуреками, которые нажарила вчера.

— Это для твоего друга. Пусть выздоравливает поскорей.

Я сомневаюсь, что Соколов вообще ест такое, но не возражаю и беру пакет, от которого несет, как от чебуречной где-то на побережье Анапы. Вот будут «счастливы» мои попутчики в автобусе!

***

Возле палаты, в которой лежит Соколов, я натыкаюсь на Тимура. Он выглядит уставшим, но находит силы на приветливую улыбку.

— Ты пришла! — Он раскрывает руки, приглашая меня в объятия. Я слегка прижимаюсь к нему, чувствуя себя неловко. Не привыкла обниматься. — Рад тебя видеть. Как там Милаш?

— Прикидывается скаковой лошадью. Газону хана.

— А твои как его приняли?

— Сестра в восторге, а мама носа из дома не высовывает.

— Ничего, к вечеру будут не разлей вода. Милаш умеет очаровывать, — хмыкает Хасанов и мы отступаем друг от друга.

Я замечаю, что он немного смущен и поглядывает на меня исподлобья.

— В чем дело? — спрашиваю, а сердце неприятно щемит. — Как Леша?

— Уснул после озонотерапии…

И, все же, это не то, что он хочет сообщить.

— Его положили в индивидуальную палату, — он чешет затылок и еще больше взлохмачивает и без того взъерошенные волосы, — я думаю, что они каким-то образом сообщили родителям Лехи…

— И что это значит?

— Не знаю… но в прошлый раз был жуткий скандал!

— Ясно, — начинаю нервничать, — к нему можно?

— Конечно! — он отходит в сторону. — А я пока домой смотаюсь, — нюхает футболку и морщится, — душ приму.

Я замираю в нерешительности, держусь за ручку, но дверь не открываю. Странно. Я знаю, что с Лешей все в порядке, но к своему стыду нервничаю и боюсь увидеть его. С трудом отгоняю робость и открываю дверь.

Я тихо пробираюсь к кожаному креслу у окна и сажусь, стараясь сделать это беззвучно, но оно все равно противно скрипит подо мной. В палате пахнет медикаментами и чистым, постельным бельем. Лучи солнца заливают комнату, я вижу, как мелкие частицы пыли, летают в воздухе.

Проходит несколько минут, прежде чем я решаюсь посмотреть на Соколова. Он лежит на высоко поднятых подушках. Глаза закрыты, а лицо смиренное и расслабленное. Одеяло едва прикрывает его живот, а грудь красивая и мускулистая медленно и равномерно поднимается и опускается. Я бессовестно разглядываю его, пока есть такая возможность. Интересно, раньше я не замечала, что он симпатичный…

— Нравится то, что видишь? — звучит его хриплый голос и я вздрагиваю.

К лицу приливает румянец, и я опускаю глаза. Леша ворочается в постели, поправляет одеяло осторожно, чтобы не затронуть капельницу и иглу зафиксированную медицинским скотчем к руке. Он тянется до бутылки с водой на тумбе, но не достает, и я поднимаюсь с места и подаю ему.

Пока он пьет, я не знаю куда себя деть и в конце концов возвращаюсь к креслу.

— Глупо было делать из Мастера Вселенной положительного героя, — ни с того ни с сего говорит Соколов, а я смотрю на него с недоумением. Хочу понять, не ассоциирует ли он себя со своим персонажем. — Все равно зло остается злом, как его не преподноси…

— Ты же говорил, что даже у зла есть оттенки.

Он слабо улыбается, но эта улыбка не касается глаз. А потом он меняет тему с напускным весельем.

— Тима сказал, что ты поставила всех на уши и спасла мою задницу.

Я не могу ничего сказать, все внимание отвлекает его обнаженный торс.

— И за то, что приютила Милаша отдельное спасибо. Знаю, каково это держать такого питомца.

— Все… — шумно сглатываю, как персонаж из мультиков «Loony Tunes», — все в порядке.

Леша замечает мой завороженный взгляд и нарочно поигрывает грудными мышцами.

— Блин! Соколов! — закрываю лицо руками, а он тихо смеется.

— Ты так плотоядно пялишься на меня. Тебе Тима новые пакеты с едой передавал? А то может ты голодная пришла и того гляди сожрешь меня!

— Дурак!

— Да, ладно, смотри на здоровье, — смеется он, — тебе салфетку подать? У тебя там что-то под губой, кажется слюнка…

— О, господи, ты невыносим! — хватаюсь за голову и тяжело вздыхаю. Начинаю сомневаться, что прийти к нему — хорошая идея.

— Стараюсь.

Я рада, что Соколов еще способен шутить, но зная его много лет, понимаю, что это всего лишь маскировка. Чтобы отвлечь от того, что с ним творится на самом деле.

— Как прошел твой выпускной? — смех в его глазах пропадает.

— Ну, если вкратце: ужасно.

— Почему?

Я не могу рассказать ему об Аксенове, что именно его интрижка с «Бьюкенен» стала причиной катастрофы.

— Твой Виктор Максимович не оправдал ожиданий? — говоря его имя он хмурит лоб.

— Что-то вроде того…

— Хочется сказать «я так и знал», но вряд ли это послужит тебе утешением.

Не хочу с ним спорить. Пусть он и прав, но у меня нет мужества признать это вслух.

— Я вчера с лучшей подругой поссорилась, но мы потом помирились, — и с ухмылкой добавляю: — А еще она слегка подпортила физиономию своему соседу.

— Насыщенный вечерочек.

Киваю и смотрю на свои ноги. После ночи на каблуках, надеть кеды — ни с чем несравнимое удовольствие.