Я с вами до скончания века…

Божественный Страдалец, вися между небом и землей на позор Ангелов и человеков, был погружен в бездну истощания и с каждой минутой приближался к смерти. Не было в Нем целости от ног до главы: весь в ранах и язвах, измучен и окровавлен, осмеян, поруган и, по пророческому слову, ни во что вменен (Ис. 53, 2–3). К ужасным страданиям присоединилось новое нестерпимое мучение – жажда. Богочеловек дошел до крайней степени изнеможения: крепость Его, как предсказывал Царственный пророк, изсше, яко скудель, и язык прильпе гортани (Пс. 21, 16); жгучая боль разливалась по всем членам, и появилась томительная жажда, как предвестница близкой смерти. Доселе долготерпеливый Господь с незлобием и кротостью Агнца, ведомого на заклание, все допускал и переносил, что ни делали с Ним. Он не отверзал уст Своих для мольбы о пощаде и снисхождении к Себе (Ис. 53, 7), среди жестоких истязаний никому не угрожал (1 Пет. 2, 23) и не напоминал о долге человеколюбия. Всецело преданный делу искупления, Он как бы забывал человеческие потребности. И вот, теперь, готовясь положить жизнь Свою за падшего человека (Ин. 10, 15), Он в первый и последний раз, с креста Своего, просит у этого человека малого возмездия – глоток кислого питья: жажду! Болезненный вопль тронул окружавших Распятого, и они поспешили исполнить то, что задолго до события было предвозвещено Давидом: даша в снедь Мою желчь и в жажду Мою напоиша Мя оцта (Пс. 68, 22). Вблизи стоял сосуд, полный уксуса. Один из воинов побежал, напоил губку уксусом и, наложив ее на трость иссопа, поднес к устам Его и давал Ему пить. И в то время как воин совершал великое дело милосердия к Умирающему, злобные враги Господа удерживали его и говорили: остави, да видим, аще приидет Илия спасти Его – и сняти Его. Они не только не хотели доставить Страждущему хотя малую отраду, хотя немного облегчить последние минуты Его, а напротив, желали скорейшей смерти Его. Яко лев, восхищаяй и рыкаяй, по изображению пророка-псалмопевца, враги раскрыли на Него уста своя (Пс. 21, 14) и с нетерпением ждали, когда умрет и погибнет имя Его (40, 6).

Но в предсмертной жажде Искупителя нашего, под внешним покровом, сокрыт был таинственный смысл. Это – не просто телесная потребность, но некое высшее, духовное жаждание. Богочеловек жаждал нашего спасения, жаждал исполнить волю Отца Небесного и совершить дело Его (Ин. 4, 34); жаждал до дна испить ту чашу скорбей и страданий за грешный род человеческий, которой устрашалось человечество Его в саду Гефсиманском; жаждал удовлетворить за нас Божественному правосудию, искупить нас от греха и проклятия, разрушить державу смерти и ада; наконец, Он жаждал, чтобы ни одна черта из того, что было предсказано о Нем в святом Писании, не осталась неисполненной (Ин. 19, 28). Наступала великая минута дня Христова (Ин. 8, 56), которой жаждал наш Искупитель, жаждало все человечество. Крестное жертвоприношение окончено. Предвечное определение Триипос тасного Божества о спасении рода человеческого исполнено. Правда Божия удовлетворена. Гнев и осуждение, тяготевшие над падшим человеком, отменены. Пророчества сбылись, прообразования осуществились, обеты, данные патриархам, выполнены, кровь пролита до последней капли, синагога упразднена, Церковь основана. Спаситель, видя, что дело, которое Отец Небесный дал Ему исполнить на земле (Ин. 17, 4), совершено и что Ему подобает внити в славу, которую Он имел у Отца прежде бытия мира (Лк. 24, 26; Ин. 17, 5), сказал:

Совершишася! – и потом, возвысив голос, воскликнул: – Отче, в руце Твои предаю дух Мой! Это были последние слова на кресте Того, Кто, Себе умалив и смирив, послушлив был даже до смерти, смерти же крестныя (Флп. 2, 7–8). За сим Он преклонил главу и испустил дух, предав его Богу Отцу. «Так умерло тело и произошло его разрешение, а Бог Слово непреложно был и в теле, и в душе, и в Себе Самом, сый в лоне Отчем, в показание Своей неизменяемости» (святитель Афанасий Александрийский).

Христос был распят и вознесен на Крест около 9 часов утра по современному исчислению (по еврейскому времени той эпохи шел 3-й час). Он страдал на кресте шесть часов и умер в 15 часов дня (по еврейскому времени в 9-м часу).

Помрачение солнца, продолжавшееся до самой смерти Господа, показывало всему миру, что на земле совершалось событие необычайное. Далеко от места распятия Иисуса Христа, в Александрии Египетской, эллинский ученый-мудрец Дионисий Ареопагит,[6] наблюдая трехчасовую тьму посреди дня, противоречащую всем астрономическим законам, воскликнул: «Или конец мира, или Сын Божий страждет!»