Я сам себе жена

Законы ГДР предоставляли все возможности для «легальной» конфискации, и уже с конца шестидесятых «Государственная торговля предметами искусствва» сбывала за валюту все, что не было приколочено гвоздями. Мебель, картины, часы, ковры фарфор, музейное и церковное имущество, все спускалось за бесценок, чтобы остановить экономический крах ГДР. Позже разбойничьи притязания распространились даже на булыжник мостовой, кареты, паровозы и старые автомобили, и если бы можно было сносить старые дома, а потом снова собирать их, то некоторые старинные усадьбы в стиле барокко стояли бы сегодня где-нибудь в США. Грузовиками и контейнерами в течение двадцати лет культурное наследие ГДР уходило через границу.

Альфред Киршнер, который с шести лет увлеченно коллекционировал музыкальные автоматы граммофоны, музыкальные шкатулки и пластинки был одним из самых достойных любви людей, с которыми мне приходилось встречаться в жизни.

Живой человечек маленького роста, всегда в движении, как будто он не хотел допустить ни минуты покоя, он был из того приятного сорта людей, которые, будучи наделены многими талантами, не хотели «что-то из себя представлять». На свой внешний вид он тоже не обращал ни малейшего внимания — всегда ходил в засаленных заношенных костюмах и рубашках в крупную клетку, непременная шляпа из кожи или ткани косо сидела на голове. Все это для него ничего не значило, как будто в борьбе за существование он давно научился отодвигать в сторону всякое человеческое тщеславие, если таковое когда-нибудь и посещало его.

Альфред Киршнер был музыкальным гением, пианистом-виртуозом. Когда его просили, он играл любое музыкальное произведение от классики до избитых мотивчиков. Я вспоминаю один танцевальный вечер. Он блеснул «Венгерской рапсодией» Листа и «Увертюрой Вильгельм Телль» Россини. Совершенно непосредственно какой-то молодой человек пожелал: «Адельхайд, подари мне садового гномика» — популярная вещица из собрания простых немецких песенок. Альфред глянул в потолок, потянул своим острым носом, будто хотел втянуть звуки из воздуха, ноты собрались в его голове, и вот он уже заиграл «Мелодию гномиков».

В другой раз я устраивал праздник в садовом зале своего музея. Пришло много гостей, среди них и Альфред. Моя верная помощница Маргарете, с которой мы за двадцать лет оббили по меньшей мере десять тысяч камней для дома — вставила нотный рулон в пианолу, стоявшую у левого окна, и объявила: «Дамы и господа, "Лесная радость".» А в это время Альфред, тихо и незаметно, подсел к американскому пианино фирмы «Стек», Нью-Йорк, стоявшее у правого окна. Едва раздались первые звуки механической пианолы, как присоединился Альфред. Дуэт механического и ручного пианино, а инструменты звучали по-разному из-за сортов дерева, создал новые оттенки звуков. Американская пианола звучала жестче, чем немецкая, и публика восхищенно вслушивалась. Когда замолк последний звук, все громко и долго аплодировали.

Альфред попался в ловушку Штази, потому что продал западным гражданам кое-что из своей коллекции. Не для того чтобы обогатиться, а для того, чтобы получить возможность купить другие предметы. Суд приговорил его за «валютные махинации» к высокому штрафу и заключению. Так как штраф он заплатить не мог и где было взять денег ему, маленькому пенсионеру? — на его глазах из его квартиры вынесли все. И как! В то время как сотрудники Штази выхватывали из вертикова белье и бросали его на пол, упаковщики мебели из «государственной торговли предметами искусства» ждали у дверей. Музыкальные шкатулки, часы, музыкальные автоматы, собранные с любовью и страстью, исчезли в ненасытной пасти грабителей. Ему оставили лишь одну убогую кровать. Воля к жизни Альфреда Киршнера была сломлена, он просуществовал еще несколько лет в одном евангелистском приюте на озере Вайсензее, а потом умер. Когда я приезжал к нему в последний раз, он был стариком с редкими растрепанными волосами, а его глаза уже не способны были ни на какую работу, даже сконцентрироваться во взгляд.

Оба сотрудника Штази торопились. Один из них, бросая для проверки взгляды в список выставочных экспонатов, указал своим тощим пальцем на некоторые граммофоны, шкатулки и музыкальные автоматы. Несколько лет назад Альфред Киршнер подарил их музею. Против воли подарившего, который хотел, чтобы предметы из коллекции были доступны для осмотра каждому желающему, истинные валютные спекулянты засунули все, что было указано в их списках, в стоявший наготове у порога мебельный фургон. С 1973 года на элегантных грузовиках красовались буквы «К + А», которые я всегда расшифровывал не как сокращение от «Кунст (искусство) + Антиквариат», а как «Клау + Аусферкауф» (воровство + распродажа).