Я сам себе жена

В августе 1973 года в сопровождении свиты появился шеф компании, основанной за несколько месяцев до этого, «Искусство и Антиквариат ГмбХ/Международная компания по экспорту и импорту предметов искусства», Хорст Шустер. Безукоризненно одетый нувориш помпезным жестом с важной миной на лице подал мне свою визитную карточку. Жест выдавал человека, которому необходимы эти регалии и значимость, потому что он все-таки подозревает, что обладает средними талантами, и лишь стечение обстоятельств выплеснуло его наверх. Он сделал мне фантастическое предложение: стерильный бизнесмен хотел целиком закупить мой музей для торговли предметами искусства. Он предложил двести тысяч марок, не облагаемые налогом, и сверх того руководящую должность в Центре торговли предметами искусства, в который он хотел превратить имение. Здесь должны были шлюзоваться иностранные покупатели, которые, осмотрев культурный материал в больших залах, могли бы тут же в конторе урегулировать деловую сторону. В парке, согласно педантичному плану Шустера, следовало построить бараки для склада. Мой музей был избран для выполнения той функции, которая позже была передана музею Мюленбек в Ораниенбурге: изысканный антикварный салон и центральная контора фирмы «Искусство и Антиквариат ГмбХ», одно из двенадцати внешнеторговых предприятий империи Шальк-Голодковского «Коммерческое координирование».

«Понимаете, для меня эти вещи живут. Я собирал их не для того, чтобы позже пустить в дело, а потому что считал их красивыми». Эта позиция была непостижимой для господ, которые, очевидно, считали свое предложение чрезвычайно выгодным. Они удалились весьма не в духе, не преминув намекнуть, что могут действовать и по-другому. Что-то повисло в воздухе, тем более, что музейный специалист, который с трудом скрывал свое удивление, когда я вел его по залам, сделал вывод, что мои экспонаты являются самым значительным собранием историзмов во всей Европе.

В ноябре я внезапно получил повестку из магистрата, вызов в финансовый отдел. Референт грубо заявил, что я немедленно обязан уплатить налог на имущество. Короче говоря, сумму страховки на домашнее имущество посчитали за стоимость имущества и потребовали с меня доплату налога в десять тысяч марок. Где взять такую астрономическую сумму — я жил на жалкие гонорары от ДЕФА и добровольные пожертвования посетителей музея, — финансовый бюрократ тоже подсказал мне: продать все. Естественно, фирме «Искусство и Антиквариат ГмбХ».

Практика борьбы с нарушениями налогового законодательства превратилась при распродаже культуры ГДР в покладистого соучастника ведомства по торговли предметами искусства и с шестидесятых годов все чаще и чаще применялась, чтобы урезонить «упрямых» коллекционеров и добраться до их добра. Так как официальные власти в ГДР с недоверием относились к частной собственности, коллекционеры были для них подозрительны с самого начала. Государство СЕПГ воспринимало лишь выраженную в деньгах «головокружительную» ценность объектов, но не понимало, что большинство коллекционеров не собирались зарабатывать деньги на своей страсти. Свою высшую цель эти люди видели в созерцании предметов. Часто они одалживали свои сокровища музеям, чтобы заинтересованные посетители тоже могли наслаждаться их видом, или завещали коллекцию учреждению, в котором были уверены и знали, что дело их жизни останется в надежных руках.

Ограбление коллекционеров проводилось всегда по одной и той же схеме: эксперты фирмы «Искусство и Антиквариат ГмбХ» осматривали коллекции, регистрировали резкое увеличение ее стоимости, — а любителей старинных предметов это никак не затрагивало, поскольку они, в отличии от фирмы, не могли продавать свое имущество на Запад, — и отсылали свои заключения в финансовый отдел. На основании этих взятых с потолка цифр финансовый отдел, в свою очередь, рассчитывал огромную торговую прибыль, с которой следовало платить налог, хотя осмотренные предметы, например, шкафы в стиле барокко, уже десятки лет не сдвигались с места. Должник заплатить не мог, потому что никогда не зарабатывал денег на своей коллекции — и вот уже грузовики «К + А» стоят у порога.

То, что скрывалось под личиной гражданского налогового законодательства, было ничем иным, как безвозмездной конфискацией. И часто подготовка к «переоценке» заканчивалась задолго до того, как были готовы результаты действительной оценки.

* * *