Я сам себе жена

Но все по порядку. Кажется, в 1974 в городской библиотеке Восточного Берлина состоялся первый доклад о гомосексуализме. В задумчивости выходил я после него на улицу. Уже в дверях услышал шум голосов. На улице держали речь мужчины и женщины, активно поддерживая себя жестами: Как мы живем собственно говоря? Собираться запрещено, помещать объявления не разрешается. Сначала я стоял в сторонке, прислушиваясь к дискуссии. Потом подошел к ним и предложил: «Ребята, если вам нужно помещение, чтобы встречаться, вы можете приходить ко мне в Мальсдорф. Арендной платы я не требую, только немножечко за электричество и отопление».

Так в музее стали проводиться встречи для дискуссий и знакомств, в которых государственная безопасность подозревала наихудшие конспиративные извращения.

Мы теснились в «Мулакской щели», до пятидесяти человек рассаживались на стойке, на полу или пристраивались на скамье у окна. Прилегающие подвальные помещения я переоборудовал под танцевальный зал и конференц-зал — Jour fixe. Мамаши-лесбиянки, папаши-геи, простые работницы и рабочие, артисты, инженеры, врачи — все собирались в «Мулакской щели».

Кто не хотел дискутировать, развлекался в танцевальном зале. Мы были одной семьей, особенно для тех, у кого больше никого не было, потому что родные их оттолкнули. Когда такие опальные праздновали с нами свой день рождения, те, кто понежнее, частенько плакали. Мы принимали их в объятия, утешая.

Но не всегда был счастливый конец. Ангелоподобное дитя, 18 или 19 лет, ее звали Сильвия, вдруг перестала появляться на наших встречах. Куда она подевалась, гадали мы. Пока кто-то не принес горькую весть: Сильвия убила себя. Давно изгнанная матерью и объявленная персоной non grata, она не видела другого выхода из своего одиночества. Нежные легко ломаются.

Я позвонил ее матери, хотел выразить соболезнование, услышать ее голос, может быть, даже — в надежде на что-то хорошее — воспринять хотя бы малую искорку понимания ее «испорченной» дочери. Но родительница лишь нагрубила: «Вы тоже из таких?» Я повесил трубку. Нет худшей болезни, чем человеческая глупость и нетерпимость.

Создать контактный центр для гомосексуалистов и лесбиянок и открыто жить в нашей гомосексуальности — в этом состояла наша цель. Как сказала Роза фон Праунхайм: «Не гомосексуалист является извращением, а та ситуация, в которой он живет». Некоторые из членов нашего кружка смотрели по «западному телевидению» фильм, направленный на создание нового самосознания гомосексуалистов и лесбиянок в ГДР. Но у многих не хватало силы инерции, и они искали путь на запад.

Как-то легче, если можно попрощаться, обняться на вокзале, даже если это расставание навсегда. Ужасно было, когда люди — те, кто уезжал или кого высылали, — в один прекрасный день просто исчезали. Еще вчера ты с ними разговаривал, и ни один загадочный взгляд не выдавал, не должен был выдавать того, что творилось у них внутри. Сказать друзьям «прощай!» — даже это было невозможно. Действительно плохо приходилось женственным мужчинам, которые ни за что на свете не хотели идти в армию. Я знал некоторых, кто не видел выхода и выбирал самое радикальное решение: открывал газовый кран.

В апреле 1978 года гомосексуальные женщины решили организовать у меня встречу лесбиянок. Они разослали приглашения по всей ГДР, что не осталось незамеченным в государственной безопасности. Немецкая Почта всегда делала несколько больше, чем только доставка писем. Иногда она брала на себя труд прочитать их за получателя.

Накануне встречи в мою дверь позвонили два полицейских. Один из них, совершенный лопух тянул равнодушно-официальную маску, а второй презрительно-иронически искоса рассматривал меня, потешаясь над моей одеждой. Лопух сразу приступил к делу и забормотал что-то насчет запрещенного мероприятия. «Я всего лишь приглашаю гостей». «А что это за гости?» — «Гомосексуальные женщины, как и я. А к чему эти вопросы?»

Разве я повесил на стенку объявление: «Лесбиянки ГДР собираются на танцы и диспут в музее грюндерства в Мальсдорфе»? Нет, не вешал. Но это не произвело на них никакого впечатления. «Вы плохо знаете законы Германской Демократической Республики, — поучал он меня. — Если встречаются более шести человек, пусть даже на день рождения дядюшки Отто, это уже мероприятие, которое должно быть одобрено полицией». Они велели мне повесить на дверь объявление: «В связи с прорывом труб мероприятие отменяется». Я отказался.

Среди организаторов встречи поднялся переполох. Некоторых уже допрашивала полиция. Прежде всего, ее интересовало, приглашены ли женщины из Западного Берлина. Но настроение «что-же-теперь-делать?» царило недолго. Мужчины-гомосексуалисты, наверно, метались бы, как куры, взволнованно квохча, а лесбиянки выработали план, достойный Генерального штаба.