Я сам себе жена

То, что знание дела не обязательно мелькает в коридорах плановой бюрократии, мне было давно известно. Но то, что управление парками и садами вытворяло в год празднования 750-летнего юбилея города Берлина, перешло на новый качественный уровень. Были задуманы великие деяния. Трудящиеся массы стекались по команде и выполняли всю работу. «В рамках реконструкции» — так называлось это на языке управления парками. Из парка мальсдорфского имения был сделан социалистический сквер.

Спилили 125-летние деревья и превратили парк в пустыню. Люди на озверевших машинах выкорчевали каждый куст бузины и сирени. Затем они вычерпали грунт на полуметровую глубину и вместо него насыпали совершенно неподходящей земли, привезенной от новостроек Аренсфельда. Все мероприятие было так профессионально спланировано, что до сегодняшнего дня во время дождя стена дома подмокает от стекающей воды. Мебель в подвале стала отсыревать. Дом ветшает.

«Оставьте мне на память хотя бы один тополь!» — умолял я. Он возвышался перед домом. Но с этими гориллами нельзя было разговаривать. Через четверть часа завизжала механическая пила и чудесное дерево упало. Тяжелые машины раздавили семь ежей. Косули, цесарки, фазаны и редкие птицы, такие как совы, исчезли навсегда.

Хеллердорфские чинуши гордо заявили, что они создали парк в стиле бидермайер — тип парка, который нельзя отыскать в истории искусства.

* * *

В 1988 году я стала «выездной», как и любая гражданка ГДР. Впрочем, я стала пенсионеркой не потому, что государство СЕПГ признало во мне тетку, а потому, что какая-то врачиха засвидетельствовала мою нетрудоспособность.

Мне вспоминается первый переезд границы: «Входите», — пригласил товарищ пограничник. Из-за холода в тот день я надел длинные брюки и пальто. — «Расстегните пальто, что у Вас во внутренних карманах?» — «У этого пальто нет внутренних карманов, оно женское». — «Повернитесь и поднимите пальто повыше. Что у Вас в задних карманах?» — «У этих брюк нет задних карманов, это женские брюки». — «А что у Вас в передних карманах?» — «В этих брюках нет и передних карманов».

Парень в форме с потным, круглым, как луна, лицом имел тогда такой глупый вид, что я внутренне ликовал: так тебе и надо, каналья. Понятное дело: он обмусолил каждый сантиметр моей сумочки. «Что это за фотографии?» — «Это фото обстановки моего музея грюндерства в Мальсдорфе». Он наткнулся на фотографию, на которой я, в платье и парике, стоял у серванта. «Это Вы что ли?» — спросил он. «Да, а сервант Вы можете видеть в моем музее каждое воскресенье, вход свободный». Он не приходил.

Весной 1988 года, за неделю до открытия тамошней экспозиции периода грюндерства, я поехал в фонд культуры замка Бритц в Западном Берлине. Двое коллег из берлинского музея, которым было поручено составить экспозицию, наведались ко мне в 1984 году, «чтобы шпионить», как они шутили. «Шпионьте хорошенько, предложил я, воодушевленный тем, что еще в одном музее Берлина будет представлено грюндерство, — а я вам подробно расскажу, как хозяйка обставляла дом в 1880 году».

«Как хорошо, что Вы здесь, у нас есть вопросы», — приветствовали меня работники музея, когда я явился в замок Бритц. Они указали на два бронзовых подсвечника. «Подходят ли они по стилю к тому времени?» — «Чудесно, это неоренессанс, 1880 год, с волютами, закрученными завитушками. Они как раз такие, как были тогда». — «Если бы только знать, кто их изготовил», — беспомощно развели они руками. Эти чудесные экземпляры были куплены в антикварном магазине, где никто не мог ответить на этот вопрос. «Никаких проблем, — пояснил я, — «Штобвассер и Ко. Берлинское бронзовое и цинковое литье на Валль-штрассе Берлин-Центр».

В углу стояли напольные часы, неоренессанс, со столбиками и перильцами. «Вот это в моем вкусе, — обрадовался я, — фирма «Густав Беккер», часовой механизм из Фрайбурга в Силезии. Они изготовлены примерно в 1900 году, орех фанерованный и ольха. Только стрелки заменены, эти стрелки модерн, и нет насадки». Я привстал на цыпочки и ощупал карниз, и, смотри-ка, нащупал углубления, в которые когда-то вставлялась насадка. Оба засмеялись, принесли бумагу и записали мою информацию. В этом-то отношении у меня память как мебельный каталог, но вспомнить бы, что у меня было вчера на обед…

* * *