Зато перед школой, перед тем как идти в первый класс, я нарисовала первый в своей жизни рисунок. Каким-то чудом осмелилась. Взяла обычный лист, красный карандаш и на всем пространстве нарисовала геометрические фигуры, какие видела в жизни. А внутри каждой фигуры поставила красную точку. Потом подошла к маме Тане и, гордая собой, сказала: «Смотрите, это Китай». Даже не помню, где слышала это слово, не знаю, понимала ли тогда, о чем идет речь. Но все было именно так. Тот рисунок, конечно, не сохранился.
Зато осталась работа, которую я нарисовала в начальной школе, когда мне было девять лет. Ее Людмила Михайловна каким-то чудом сберегла и потом, когда я выросла, мне отдала. А еще она опубликовала мои рисунки в книге под названием «Звезда». И именно в тот момент – когда она показала эту книгу с моими работами, – я почувствовала уверенность. Значит, можно делать так? Значит, разрешено прикасаться кистью к бумаге и не быть за это наказанной? Я полюбила рисовать.
Глава 12
Крещение
В детский дом из дома ребенка со мной перешли все страхи – мое имущество. Я до дрожи в коленях боялась зашторенных окон. Между занавесок мне мерещилась огромная голова в бородавках и с носом крючком. Я не могла смотреть ни одной сказки с этой вездесущей бабой-ягой.
А тогда, в детском доме, я все новогодние елки просидела с закрытыми глазами. Для меня она была реальной, живой. Кошмар из детства, способный напугать до полусмерти и причинить сильную боль. Никто не мог избавить меня от него. Вот если бы рядом была моя мама, с ней бы я перестала бояться, она бы защитила. Но мамы не было. И страх следом за мной перешел из дошкольного отделения в школу. Воспитательницы со временем поняли, что бесполезно заставлять меня сидеть на праздничных спектаклях – все равно зажмуриваюсь и закрываю ладонями уши. В конце концов мне разрешили на них не ходить. И, пока все смотрели сказки, я убиралась в спальнях, брала дополнительные задания на уроках, помогала мыть посуду на кухне. До сих пор благодарна воспитателям за то, что в этой ситуации они понимали меня.
После дома ребенка все педагоги в дошкольном отделении казались добренькими. Они могли ударить, но только за дело, и для меня это было уже сущей ерундой. Когда сам виноват – не обидно.
Если бы я не думала все время после той больницы о маме и не любила ее одну всеми силами своей души, я бы, наверное, могла привязаться к маме Тане или маме Оле. Они всегда ласково разговаривали, не обижали. Уж мне-то было с чем сравнивать. А из дошкольного отделения запомнились только хорошие моменты.
Я помню, как мама Таня с мамой Олей делали для нас огромные сухари. Крупно резали черный хлеб, посыпали его солью и сушили. Мы выходили на улицу и обязательно ели эти соленые сухари. До сих пор помню их вкус – мне и теперь всегда хочется в мороз выйти на улицу именно с ними. Съесть их на холоде, на свежем воздухе, чтобы на миг вернуться в тот короткий спокойный отрезок детства, в котором не было боли и страданий. А еще мама Оля и мама Таня дружили с воспитательницами из первой группы. Однажды мы вместе с этой группой сделали зимой горку – таскали снег, насыпали его, а взрослые заливали водой из шланга, и потом мы все вместе катались. А еще я помню свою первую новогоднюю елку. Она тоже была в дошкольном отделении детского дома. Нас всех повезли то ли в ГУМ, то ли в ЦУМ, там были огромные красивые залы – я такие первый раз в жизни видела – и стояла гигантская елка. Конечно, я снова закрывала глаза, когда во время представления прилетела баба-яга, только выглядывала – закончилось или нет, – но все остальное мне было интересно. С той елки сохранились даже фотографии. И еще нам дали подарки. И никто их не отнял, каждый принес свой пакет в спальню и сам брал конфеты сколько хотел! Это было счастье. Конечно, воспитатели следили, чтобы мы не переели этих конфет, к тому же у некоторых были диатез, аллергия. Но все равно это невероятное чувство – сами себе хозяева – настоящее чудо!
Только потом, когда я уже училась в четвертом классе, в детский дом пришла новая мода сваливать все сладкие подарки в одну кучу и прятать их в бытовках, чтобы выдавать на чаепития. Это было уже совсем не то. Гораздо больше радости приносил собственный подарок, когда самому можно решать – съесть сейчас или оставить «на потом». Тогда еще не было такого всеобщего увлечения – носить в детдома подарки, – и мы не получали их на Новый год сразу по тринадцать штук, как сироты получают сейчас. Но один или два подарка в праздники были у нас всегда.
Тот год, первый в детском доме, стал для меня особенным. Красивым. Праздничным. Я словно проснулась.